Матвеич говорил и говорил, отвлекая болтовней девушку, накладывая жгут на ее руку, для внутривенного введения самбревина:
- Ну вот, а теперь спокойно, - только и успел сказать, как снотворное сработало, глаза Лены закрылись.
Врач снова перевернул её на живот, сдвинул трусики. Теперь, когда девушка спала, он мог не спешить. И мужское начало встрепенулось в нём при виде столь совершенных форм:
- Господи, как ты хороша! И почему такая красота всегда достается Арнольдам, а не мне?
- Не сердись, Леночка, - и шепнул, - но ты так мне нравишься…
*
Матвеич наклонился и чмокнул спящую Лену в ягодицу идеальной формы. А затем вздохнул, боясь думать, что этот поцелуй останется единственным. И выбросил посторонние мысли из головы – перед ним лежала не девушка его мечты, а травмированная пациентка.
Уже не боясь причинить боль, он пропальпировал всё снаружи, затем натянул перчатку, изнутри прощупал место ушиба, убедившись в своей правоте: «Без перелома, слава богу. Только ушиб, хотя тоже не мед. Бедная девчонка! Ведь ей еще рожать предстоит, вот хватанет боли, бедолага!»
Уложил голову девушки набок, чтобы не храпела. Укрыл потеплее. Вылез наружу, осмотрелся. Дик сушил рубашку, поэтому стоял согнувшись, закрывая ее от дождя своим телом.
- Вот? – Спросил и закашлялся.
- Да все нормально, окей. – Врач выбросил в угли перчатку.
Постоял немного, бездумно глядя на огонь. Мысли крутились вокруг Лены. Тепло с одной стороны и сырость с другой - вдруг сотрясли его ознобом. Матвеич вспомнил, что сам все еще в мокром, принес репшнур, запасной кусок пленки, сделал узлы на камешках, заложенных в углы.
Получился тент, который прикрыл от дождя достаточную площадь рядом с костром. Дик повесил рубашку на сучок, помог. Сообразил, что стоять не обязательно, перевернул ведро, сел.
Горлов переоделся в спортивный костюм, найденный в вещах Егора. Развесил одежду на высоких кольях с перекладинками, этакой сушилке. Дик одобрительно показал большой палец, начал что-то говорить и зашелся в кашле.
- Ты чего? Ю а ... – тут врач растерялся, закончил по-немецки, - хустен, варум? Нихт гезунд?
Дик непонимающе уставился, и снова сухо, лающе кашлянул несколько раз. Матвеич перешел на детский метод разговора:
- Вот так почему делаешь? Кха-кха?
- Нет хорошо?
- Еще как плохо! Дай-ка лоб пощупать! Твою мать, этого только мне не хватало! Что же ты такой дохлый, парень!
Лоб оказался горячим. Но это ничего не значило. Мог и у костра нагреться, а замерить нечем, термометр не пережил катастрофы. Вот кашель врачу категорически не нравился – похоже, начиналась пневмония. Раздевать парня и слушать врач не стал, негде, да и непринципиально, простуда или бронхит. Лечить почти нечем. Набрал из сумки пригоршню таблеток, скормил Дику все, что годилось – ударную дозу антибиотиков, аспирин, витамины, димедрол и даже парацетамол. Он был слишком расстроен, чтобы жалеть чью-то печень.
Ушиб Лены рушил планы. Как минимум сутки предстояло ей отлеживаться, чтобы выдержать следующий день сплава. Не грести, а просто стоять.
Матвеич неодобрительно посмотрел на Дика. Американец сделал героическое лицо, запил таблетки, спросил:
- Нет хорошо?
- А ты другие слова знаешь?
- Греби, взяли, давай – я понимать хорошо!
- Недостаточно, Дик. Жестами мало что можно передать. А уж спросить, так и вовсе. И вообще, надо бы уважать страну, куда приехал... Немтырь, ты понимаешь, как важно знать русский? Я вот, как раз, и не обязан знать инглиш, я здесь хозяин, а не ты…
Горлов бурчал в манере старухи у подъезда, которая всегда недовольна, не стремясь, чтобы его поняли, а просто изливая негодование. Правительственное лизание задниц, засилье напитков, песен, фильмов, одежд, насаждение нерусских законов так допекало, так не нравилось, что он вываливал это на представителя США. Дик что-то понял, гордо распрямился:
- The intellectual should speak in English!
- Вай ю донт волк ту зе хел, - буркнул Матвеич, интеллигент во втором поколении.
- You know English! - Обличающе ткнул пальцем американец.
Его торжество было так забавно, что у врача исчезла злость на гражданина слишком обеспеченной, изнежившейся страны:
- Если бы, а то – онли эбьюз, - отверг он подозрения, а затем добавил из чистого озорства: