А вот дальше отступать оказалось некуда. Противники обнажили сразу три ствола. Прокурор, растирая место ушиба, приказал заковать и увести слишком буйного подозреваемого. Чтобы не напрашиваться на дополнительные неприятности, врач Горлов протянул руки под наручники.
Бубня угрозы, майор-синяконосец отомстил, заломив доставшуюся ему руку и сильно, до кости зажав браслет на запястье. Чтобы не закричать от боли, Горлов громко предложил противникам прогуляться по известному пешеходному маршруту. То бишь, по половым органам.
Словарный запас покойного пилота пригодился, а напоследок, чисто из вредности, врач Горлов попросил внести его слова в протокол. Майор-синяконосец помешал продолжению - умело ткнул кулаком в печень, прервав поток сквернословия.
Матвеич, кривясь, переждал приступ боли, пока прокурор краснел на зависть сеньору Помидору и отказался записывать уличный жаргон. Напоследок жирдяй в синем мундире грамотно квалифицировал речь Матвеича как обсценную лексику, и велел уводить хулигана:
- Заприте его, где можно, отдельно от других. Товарищи майоры, из вас кто английских знает? Оба? Тогда помогите американца допросить.
- Сейчас приведу, - обрадовано согласился вояка с синяком и резво вышел.
Армейский майор посоветовался с парнем в комбинезоне, назвав того пилотом, и толкнул Горлова влево, где за металлической створкой таился тесный проход вдоль мощного мотора. Пилот дождался, пока милиционер снял с врача наручники, и затворил за собой дверь.
Матвеич осмотрелся:
- Значит, это у них карцер, где держат арестованных? М-да, хреноватое место, ни сесть, ни лечь. Впрочем, почему не лечь?
Он потрогал кожух, присел, проверил пол, покрытый толстой губчатой резиной. Что примиряло с узилищем, так это тепло, шедшее от двигателя. Покрутив головой, врач Горлов не нашёл ни одного крючка или ручки, чтобы повесить одежду, а та, насквозь промокшая, неприятно липла к телу. Ноги гудели от усталости, присесть было негде, так что решение напрашивалось единственное - лечь.
Но почему бы не с комфортом? Матвеич согласился с собой, сел на пол, разулся, попробовал выжать носки. Не получилось. Тогда он встал, разложил их по горячему кожуху и вернулся на губчатую резину. Со вздохом облегчения он задрал ноги, подвинулся, опирая пятки на дверь. Разопревшая, складчатая кожа ног тоже вздохнула с облегчением, как показалось доктору Горлову.
- Сколько же дней я шарашусь в мокрой обуви? - задался он вопросом, пересчитал и удивился. - Пятый? Обалдеть! Так и обезножить можно... Хотя, теперь долгих походов не предвидится. Если этот боров-переросток меня арестовал, то вряд ли скоро выпустит. Пока скит осмотрят, пока в город вернёмся - дня три, а то и четыре пройдёт...
Спина чесалась от мокрой одежды, пришлось поёрзать. Зато ноги отдохнули, кожа подсохла. Матвеич на лопатках отполз от двери, растянулся по весь рост. Лежать на мягкой резине оказалось приятно, настроение, изгаженное толстым прокурором, смещалось к привычному, ровному. Как следствие, в душе зашевелилось раскаяние, привычный спутник рефлексии любого интеллигентного россиянина:
- Чего я на него взъелся? Человек привык так работать, подозревать всех и каждого... Надо было терпения набраться, объяснить, попросить, чтобы с Леной поговорил, убедился, что мы не врём, что это всё было на самом деле... Похоже, крышу у меня сорвало, совсем страх потерял. Ну, правильно. Качусь по наклонной. Любой психиатр скажет, - и доктор Горлов передразнил профессора Каминского, - что же вы, дорогой мой, себя довели? Нейролептики вам нужны, а иначе, голубчик, будет вам и реактивное состояние, и паранойя и...
Представив себе первую палату, он мысленно примерил древнюю, как стетоскоп, и невозможную в современности смирительную рубашку. И укол сульфазина, болезненность которого примерно знал. В голове тотчас запульсировало, словно там включился несбалансированный электродвигатель.
Затем мысли снова вернулись к Лене:
- А что там с ней делают? Тоже допрашивают? И обвиняют, как меня? Нет, вряд ли... Но вопросы, конечно, те же задают. Ой, замучают её. Лена, Лена... Тебе бы отлежаться недельку, курс массажа... Господи, какая ты красивая, а тело!
Мысли Александра Матвеевича Горлова, в полном соответствии с чаяниями оголодавшего по женской ласке мужика, приняли сексуально-эротическое направление. А что? Тепло, лежать удобно, отдохнувшие ноги пришли в норму. Фантазии, подкреплённые недавними воспоминаниями о массаже, который делал он сам, вызвали приятное томление в паху.
Матвеич мечтал даже о несбыточном, далеко уйдя от постельных отношений и добравшись аж до семейных. Конечно, если бы не тишина и горизонтальное положение, он непременно бы остановился и сам себе сказал, что нефиг раскатывать губу, но не успел – уснул.