После обеда Дик схватил бензопилу и топор, направляясь совсем не в ту сторону, где начинали вырубку.
- Куда?
- Внутрь пойду, - отмахнулся он от Егора.
Но начальник экспедиции был дока. Ответственности за иностранную часть экспедиции с него никто не снимал, а беззащитным «козлом отпущения» становиться – зачем? Обеспечить оправдание несложно, если умеешь манипулировать людьми. Егор предложил американцу высказаться:
- Сначала общее дело. Вырубим подлесок, расчистим вход, потом пойдёшь...
Дик повелся на подначку:
- Я не обязан подчиняться тебе! Командуй своими, и вот этими, - кивок на подружек, - если им нравится! Парни, кто со мной?
Все отмолчались, Венди и Сэнди показали средние пальцы, после чего Дик гордо направился к просвету в стене. Загудела мотопила, сметая кустарник и жидкие стволики.
Дик, остервенело размахивая пилой, делал узенький проход, что оказалось ошибкой. Сталкивать спиленные стволики и кусты стало некуда. Они загораживали проход, путались под ногами, и злили все сильнее, сильнее, сильнее, пока зажатая в пропиле пила не захлебнулась. Не помня себя от бешенства, парень заорал нечто гневное, ругательное, выплескивая накопившуюся злость.
От скита пришел ответный крик, точно повторивший конец его ругательства. Эхо? Так близко? Дик прислушался. Звон крупных комаров, штурмовавших пропитанную репеллентом сетку, свисавшую со шляпы, заглушал все, кроме дыхания.
Впереди, метрах в двух, уже виднелся воротный проем. А за ним, как в глубине сцены, стояла задником разновысокая растительность. Вертикальные катеты живых осинок, гипотенузы умерших, замшелые и поросшие белым древесным грибом – упавших наземь... Безмолвные бледно-зеленые кроны с вкраплениями осенних листьев... Высокие травянистые кочки...
Сумеречный оттенок воздуха, вследствие тени от горы - добавлял пейзажу театральности, нарочитости, наполнял ожиданием, что из кулисы выскочит некто, чтобы испугать или прикинуться напуганным, как Братец Кролик. Здесь и осинки ведут себя странно.
Ветра нет, а они шумят. Будто сказать хотят, ан, языка не ведают, вот и трепещут, жестикулируя листьями, единственным подвижным органом... Сколько стоял Дик, зачарованно вслушиваясь в осиновый шум, кто знает? Очнулся, окликнутый Егором:
- Ну, что, баламут? Намаялся? Давай назад, завтра все вместе пойдем.
- Джаст э минит!
Дик начал выдирать пилу из захвата. Деревце не отпускало. Он вернулся на несколько шагов, поднял топор, рубанул, как учил Арни. Острый клин металла рассек стволик до земли. Косой разруб соскользнул вниз, ствол дрогнул, медленно перегнулся в месте распила. Крона поползла из дружеского окружения вниз, разлохмаченная древесина раскрылась, выронила пилу. Осинка словно опустилась на колени. Снова дрогнула, просела, медленно повалилась.
Прощальный шорох прозвучал, как вздох, и у ног Дика распростерлось упрямое дерево. Листья других осин вокруг зашелестели разом, затрепетали, высказывая свое неодобрение, протест, или страх? В смутной тревоге упрямый американец пятился, пока не выбрался на поляну.
Глава вторая
Похмельный шум в черепе гулко пульсировал, свет сквозь веки воспринимался розовым. Александр Матвеевич Горлов открыл глаза. Обстановка незнакомая. Дышалось часто и со свистом. Понятно, откуда головная боль - углекислота вымылась из крови... Опустил веки, начал придерживать выдохи и вдохи, привычно перехватив приказы дыхательного центра. Вскоре голова очистилась от пульсации, одышка унялась.
На первый план вышло сдавление в районе живота. Он висел на ремне, пристёгнутый к сиденью. Всё вспомнилось. Адреналиновая волна придала сил, рука рванула пряжку, а тело извернулось для приземления на дно, которым стал противоположный борт. Сознание восприняло боль в спине, в затылке, в плече и локте – но терпимую, и отодвинуло сигналы на второй план. Горлов просунулся в кабину.
«Да… Как вас зажало, ребята. Я не смогу достать. Скверно...»
Его слегка замутило. Врачебный навык немедленно проявился в вопросах, заданных себе:
«От увиденного? Или сотрясение мозга? Затылком меня приложило неслабо, если сознание потерял... сколько я был в отключке? Сейчас четверть двенадцатого. Получается, минут двадцать? Нет, вряд ли... Но все равно, неделю отлёживаться, и таблетки жрать от...»
Александра Матвеевича как током дёрнуло:
- Таблетки! Сумка! Она была на коленях, когда грохнулись!