Он понял, что не имеет права оставлять у себя подобную находку, и тотчас послал телеграмму Василию Васильевичу. До его приезда каменный брусок лежал на письменном столе, и Карелин боялся даже дотронуться до него.
Кичев не сразу поверил своему другу и позвонил ему по телефону. И только после подробного рассказа и после того, как Карелин показал ему, во что превратился камень, Василий Васильевич примчался в Ленинград.
– Кто бы мог подумать! – сказал он взволнованно, рассмотрев брусок и держа его в руках так осторожно, словно он был хрустальным. – Какая счастливая случайность!
– Пропал мой экспонат, – шутливо сказал Карелин.
– Да уж конечно! Ему место в музее, а не в частной коллекции.
– Что он из себя представляет?
– Трудно сказать. До сих пор таких вещей в египетских гробницах никогда не находили. Исключительно интересно!
Камень казался сплошным. Кичеву, так же как и Карелину, не пришло в голову, что в нем может что-то находиться.
О том, что произошло дальше, Николай Тихонович узнал через две недели, увидевшись с Кичевым в Москве.
– Сначала, – рассказал Василий Васильевич, – был обнаружен шов. Брусок оказался состоящим из двух половинок, чем-то склеенных друг с другом. Чем именно – так и не удалось узнать. Пока не удалось – поправился он. – Этим вопросом занимаются. А внутри лежала туго свернутая рукопись на столь древнем языке, что ее с трудом удалось расшифровать. Ведь рукописи двенадцать тысяч лет! Самого Египта, в нашем понимании, еще не существовало!
– Ее перевели?
– Да, конечно! Это что-то вроде сказки о посещении Атлантиды. Зачем ее так тщательно упаковали и положили рядом с мумией – неизвестно. Скорее всего, причуда того человека, останки которого мы нашли. В более поздние времена на грудь мумий обычно клали изречения из «Книги мертвых».
– А эта рукопись не может служить доказательством существования Атлантиды?
Кичев рассмеялся.
– Не более, чем любая сказка, – ответил он. – Содержание рукописи лишено интереса, но на чем она написана? Это не папирус, и, конечно, не пергамент.
– А что же?
– Еще не выяснено.
– Любопытно, – сказал Карелин, – откуда могла явиться двенадцать тысяч лет назад мысль об Атлантиде?
– Эта легенда очень древняя. Кстати, автор рукописи не говорит об Атлантиде. Он называет ее «Страна Моора».
– Что это такое – Моор?
– Такого слова нет. Видимо, оно придумано автором рукописи.
– Почему же ты говоришь, что речь идет об Атлантиде?
– Прочти и увидишь сам.
– У тебя есть копия? – обрадовался Карелин.
– Я приготовил ее для тебя, подумав, что тебе будет интересно познакомиться с фантастикой древнего Египта.
– Признателен за внимание.
– Эта рукопись попала в наши руки благодаря тебе.
– Вернее сказать, благодаря плохой корзине.
Карелин прочел перевод. Он был сделан явно «технически», и с литературной точки зрения его нельзя было назвать даже подстрочным. Это было изложение содержания, никак не больше. Видимо, тот, кому была поручена эта работа, отнесся к ней несерьезно, считая древнюю «сказку» не заслуживающей внимания.
Но Николай Тихонович придерживался иного взгляда.
– Типично для ученого с предвзятым мнением, – сказал он жене. – Придется сделать вторичный перевод.
– Вряд ли кто-нибудь захочет этим заниматься, – заметила Вера Павловна.
– Я знаю человека, который это сделает, если я попрошу.
Получить подлинник рукописи Карелину не удалось. После лабораторного исследования его отдали в музей. Но Василий Васильевич был хорошим другом, и с его помощью Николай Тихонович получил отличную фотокопию.
Школьный товарищ Карелина, известный египтолог и знаток древнейших наречий Египта, Сафьянов согласился сделать новый перевод.
– Я очень рад, – сказал он, – такие древние письмена попадаются крайне редко.
«СПИРАЛЬ ВРЕМЕНИ»
– Ты был прав, – сказал Сафьянов, передавая Карелину свою работу. – В первом переводе действительно пропущены многие детали, и, по-моему, весьма существенные. Я сделал точный перевод. Но только подстрочный. Сохранить язык автора мне не удалось. Да вряд ли это и нужно. В древнейшем Египте говорили и писали так, что теперь никто ничего не поймет. Пришлось бы к каждому слову давать пояснения. Слишком велика разница во времени. Все было тогда совсем другим: язык, понятия, верования. Мне даже пришлось заменить имена богов на знакомые нам из более поздней истории Египта. Но за точность смысла каждой фразы я ручаюсь.
– Что и требуется, – сказал Карелин. – Большое спасибо!
– Благодарить не стоит. Я работал с удовольствием. Рукопись проливает свет на кое-какие детали истории «доисторического» Египта и его связей с Атлантидой. В том, что речь идет именно об Атлантиде, сомневаться нельзя. Что касается самой фабулы рассказа, то она любопытна, хотя и неправдоподобна. Что ты собираешься делать с этой сказкой?
– Я еще и сам не знаю, – ответил Карелин.
Но, говоря так, Николай Тихонович кривил душой. Он уже знал, зачем нужна ему «сказка» древнего Египта, но не считал нужным прежде времени говорить об этом.
Содержание рукописи удивительным образом сходилось с выводами гипотезы, над которой он работал. Это и было тем «непредвиденным», что вмешалось в его чисто математическую работу и неожиданно превратило Карелина в историка.
Отделанный белым пластиком зал, где происходило сегодня заседание ученого совета, не имел окон и освещался мягким голубоватым светом люминесцентных ламп, скрытых за карнизом высокого потолка.
В воздухе, подогреваемом кондиционными установками, едва заметно пахло хвоей.
Большинство публики составляла молодежь. Студенты-математики и молодые ученые заполнили все кресла амфитеатра, как всегда привлеченные именем Карелина и необычным, обещавшим что-то новое, названием его доклада.
Возле кафедры сидели члены ученого совета, девять человек известных физиков и математиков.
Они казались спокойными и невозмутимыми, хотя каждый из них был заинтересован гипотезой не меньше любого студента. Николай Тихонович Карелин всегда преподносил что-нибудь необычное и парадоксальное.