Обосновавшись в Москве, Долгорукие всячески старались отвлечь внимание царя от Петербурга. Там еще повсюду виднелись следы деятельности его великого деда, да и сам город жил настроем своего создателя.
На стапелях Адмиралтейства и в галерной гавани худо-бедно, но все-таки достраивали корабли, заложенные еще при Петре I, спускали на воду одну-другую галеру в месяц. А главное, по проспектам и улицам молодой столицы почти каждый день со стороны залива дули «сквозьняки» с морским привкусом, небесные странники-тучки то и дело напоминали о близости моря. Оттуда тянулись купеческие шхуны, но в любое время могли появиться и непрошеные гости.
Все это понимали Долгорукие, ярые противники петровских преобразований, удерживая царя в Москве. Они все больше уверовали вернуться к прошлым порядкам, но в их расчет не входило и сближение царя с дочерью Петра I. Это тонко подметил в своей депеше испанский посланник, граф де Лирия: «Все негодуют на князя Алексея Долгорукого, отца фаворита, который под предлогом развлечь е.и.в. и удалить его от случаев видеть принцессу каждый день, выдумывают для него новые забавы и новые выезды».
Собственно негодовал, и то втихомолку, один Остерман, опасавшийся утратить свое влияние на царя. Из «верховников» только Апраксин не ввязывался в придворные интриги. Не до того было.
Весна была в разгаре, на Балтике и в Архангельске скоро сойдет лед, а корабли вооружать нечем. Цейхгаузы пусты, нет парусины, канатов, порох на исходе, ядра не шлют заводы, нечем за них платить. Якоря для новых судов не заказаны, значит, и они будут стоять на приколе.
«Видимо, в эту кампанию эскадры в Кронштадте и Ревеле будут стоять на якорях на рейдах, — с грустью размышлял генерал-адмирал Апраксин, — дай Бог, чтобы корабли сохранить в целости. Но все же пару фрегатов надобно вооружить и держать в готовности. Не позабыть бы и про воронежские верфи. Десяток лет все стихло на стапелях, а суда-то, заложенные при Петре Алексеевиче, сиротинушки, так и догнивают без дела. Надобно их разобрать да в дело пустить. Кого же послать? Токмо Наум Сенявин справится по совести, его и направлю.
Еще тревожили Апраксина заботы о казанской верфи. Там строили гекботы, шнявы, гукоры[16] для Каспия. Каждую весну отправлялись они вниз по Волге до Астрахани.
Вспомнился вдруг Апраксину Персидский поход, последняя морская кампания одержимого морской стихией Петра I.
«Лелеял тогда задумку Петр Алексеич добраться до Индии. Вокруг Каспия все берега у персов для России отговорил. Ныне в тех местах Румянцев с турками землю делит. Он те края знает не понаслышке, чай, в Персидском походе бок о бок с Петром Алексеичем Дербент воевал. Пятый годок шастает, без семьи, без деток, сынка-то и вовсе не видел. Оно-то и понятно, не торопится Александр Васильевич в омут, отсиживается, боязно ему. Царь-то, по навету Долгоруких, имения у него прибрал к рукам, припоминает ему, как он его отца Алексея из Неаполя в Москву вызволил. Токмо Мишуков Захарка из Астрахани рвется, ему-то терять нечего».
Как сейчас, помнил Апраксин заседание Военного совета в лагере под Дербентом. Сам город сдался тогда русским войскам без боя. За пять километров от Дербента Петра встретил буйнакский хан Мутузалей, который «привел для солдат на пищу несколько десятков рогатой скотины и целовал его величеству руки, а посланные от хана хаймакского привели в подарок двух лошадей и целовали его величеству ноги».
У городских ворот дербентский наиб с поклоном передал Петру ключи от города.
На следующий день на Военном совете Петр заговорил о взятии Баку:
— Без него неча нам при Каспии делать.
Первым взял слово генерал Румянцев:
— В Баку гарнизон наш должен быть. Ежели сия крепость будет не в наших руках, то впредь такое препятствие встанет и мы на здешнем море никакой пристани не будем иметь.
— Верно мыслишь, бригадир, — похвалил Петр. — Без доброй гавани нам Каспием не совладать. Мне ведомо, что краше бухты, как в Баку, не сыскать по всему берегу, он есть ключ всего нашего дела в сих краях.
16
Гекботы, шнявы, гукоры — парусные двухмачтовые военные суда для посыльно-сторожевой службы, до 30 м длины и 8 м ширины.