Запыхавшись, он слово в слово передал Мишукову наказ адмирала:
— Его светлость адмирал и президент граф Николай Федорович Головин, приказал оной коллегии объявить:
Первое. Ежели будут какие о чем приказы от генерал-адмирала, то тех приказов не слушать.
Другое. Чтоб в Адмиралтейской крепости изготовить для пальбы сто одну пушку и следовать пальбою, когда с Петербургской крепости пальба будет.
Выслушав прапорщика, Мишуков вызвал секретаря:
— Сие продиктует прапорщик, а ты внеси запись в журнал, как положено. — Захар Мишуков поглядел на своих коллег — вице-адмирала Пущина и генерала Зотова. — Слыхали? Отныне Остерман нам не указ. А мне ныне, видимо, не миновать в Кронштадт отъехать. К присяге государыне Елизавете Петровне все тамошние экипажи приводить.
После полудня в Адмиралтейств-коллегии появился навеселе президент.
— Нынче весь двор и гвардия присягнули государыне, без единого выстрела заняла по закону престол Елизавета Петровна. Весь Петербург, почитай, доволен и празднует сие торжество.
Головин минуту помолчал, поглядывая на советников, прищурился. После отставки Остермана он теперь становился единоличным главою российского флота.
— Государыня изволила объявить о некоторых милостях. Доктора Лестока определила директором коллегии Медицинской. Воронцова, Шуваловых пожаловала камергерами. Распорядилась вернуть из ссылки Долгоруких, и нашего Федора Соймонова, других невинно пострадавших. — Головин сделал паузу и продолжал: — Над Остерманом, Минихом, Левенвольде и иже с ними повелела учинить следствие за их злодеяния.
Мишуков закашлялся. Он почувствовал в голосе Головина новые начальственные нотки. Хотя ему, знавшему Елизавету с пеленок, перемена власти была явно на руку, но к Головину все же следовало обращаться с большим почтением.
— Я имею намерение, ваше превосходительство, отправиться в Кронштадт, дабы подготовить крепость и эскадру к присяге.
— Верно, вице-адмирал, мыслишь, — похвалил Головин, — к вечеру и манифест государыне, и присяга изготовлены будут, а ты в ночь и поспешай, чтобы к утру на Котлине быть.
Мишукову отнюдь не хотелось мерзнуть ночью в дороге в непроглядной тьме, еще в полынью угодишь. Головин уловил настроение незадачливого флагмана:
— Добро, дождись рассвета, но, чур, не проспи.
Тут же Головин распорядился отправить толкового офицера курьером в Архангельск.
— У Бредаля эскадра немалая изготавливается к походу на Балтику. Да и контора там порядочная адмиралтейская с верфями, дабы смуты какой не допустить.
Как только первые заморозки прихватили осенние хляби, Григорий Спиридов, не дожидаясь санного пути, на тарантасе отправился к новому месту службы.
За неделю было время поразмыслить. Не так велик у него стаж службы, но, слава Богу, второй десяток скоро завершится. На Балтике освоил азы флотской жизни, на Каспии. Не раз испытывал себя в схватках с морем, понюхал пороху, принял боевое крещение на берегах Азова. Что-то ждет его на новом месте, в Северном море? Как ни приятно и поучительно быть рядом с Бредалем, но адъютантска работа связывала руки, а тянуло испытать себя без опеки. Хотя и здесь Григорий не раз распоряжался без ведома Бредаля, на свой страх и риск, и начальник не упрекал его, а, наоборот, одобрял такую инициативу своего адъютанта.
От Холмогор Григорий поплыл на рыбацком гукоре. Двина покорила его размашистым характером, величавым видом, стремниной неоглядных вод. Впервые услышал об изменчивом нраве северной реки. Рыбаки отчалили без задержки:
— Инда проспишь, у Архангельского-то водоворот крутить почнет. Речка-то вспять ливом снизу пойдет.
— Как так? — удивился Григорий.
Рыбаки переглянулись с усмешкой.
— Впервой-то в этих краях? Ну, так знайте, господин хороший, Двина-то наша вспять от устья ливом два раза за день-ночь всходит. Волна-то с моря лодьи да короби несет снизу вверх, до самого Архангельского.
Едва рыбацкий гукор миновал последнюю излучину, Спиридов издали увидел справа по ходу лес мачт у длинного причала. «А пожалуй, купчишек здесь не менее, чем в Кронштадте».
Словно читая его мысли, рыбаки не без горделивости пояснили:
— Нынче иноземные купчишки наполовину подались к себе, река-то через неделю-другую станет, остатные тоже не сегодня-завтра отчалят.
Бредаль не скрывал удовлетворения от приезда своего адъютанта:
— Сей день располагайся, осмотрись, к вечеру в канцелярию загляни. Поутру пойдешь со мной в верфи в Соломбалу. А далее по делу вникать будешь, забот у меня, брат, невпроворот.
Еще в Петербурге, перед отъездом, Головин дал строгий наказ:
— Сим летом спускай на воду остальные линейные корабли. В зиму достроишь их, а как лед сойдет, выходи в море, поведешь эскадру в Кронштадт. Здесь каша заваривается, со шведами войны не избежать.
На Соломбальской верфи у причала и на якорях окачивались четыре линейных корабля, четыре фрегата и другие новопостроенные суда. На стапелях готовили к спуску еще два линкора.
На этих кораблях и бывал каждый день Бредаль, поторапливал подрядчиков, покрикивал на приказчиков и мастеровых, ругал командиров строящихся кораблей:
— Мать вашу растак, — не стесняясь, распекал вице-адмирал, — намедни конопатку палубы не починали, так и сей же час не почато.
— Конопатчиков нехватка, ваше превосходительство, — оправдывался капитан 52-пушечного «Благополучия», Кейзер.
— Сам бери мушкель и конопать. — Бредаль через плечо кивнул Спиридову: — Заметь, с подрядчика штраф червонец, а Кейзеру выговор в приказе. Знаю я ту нехватку, получили деньгу и пьянствуют.
После верфи Бредаль обходил спущенные на воду корабли, которые вооружались и достраивались на плаву, делал замечания, распоряжался об оснащении пушками, проверял подготовку экипажей, тоже частенько чертыхался.
— Сам видишь, — откровенничал он с адъютантом, — матросов нехватка, рекрута обучать не один годок надобно, да не у причала, а в море. А нам по весне в поход идти. Сочини бумагу в коллегию, загодя сверься, каких людей нехватка по всем судам.
Первую неделю Спиридов крутился как белка в колесе, понимал, что дорог каждый день. В мороз и холод много не наработаешь.
В Галерной гавани столкнулся неожиданно с капитаном Сухотиным. Обрадовался, что он опять в лейтенантах.
— Где пропадал-то? — поинтересовался сразу Спиридов.
— История долгая, — ухмыльнулся Иван и накоротке рассказал, что недавно вернулся из экспедиции, обследовал с лейтенантом Малыгиным Северный путь в Карском море, до устья Оби. Тут же пригласил Григория:
— Заглядывай в воскресенье, перескажу тебе о наших однокашниках, а ты мне петербургские новости поведаешь.
Как и договорились, встретились на квартире у Сухотина, неподалеку от Немецкой слободы. Спиридов пришел не с пустыми руками, принес две бутылки бургонского, в Петербурге это было редкостью.
— Здесь питье в достатке, — рассматривая этикетки, сказал Сухотин, — токмо ты зря тратишься, у меня этого добра вдосталь. Я ведь холостякую до сих пор.
Рассказывая о себе, коротко пояснил, что звание ему вернули через пару лет.
— Адмирал Головин за меня вступился, императрица смилостивилась, после того определили по доброму своему согласию командиром дубель-шлюпки в паре со Скуратовым для поисков прохода на восток в Карском море.
— С Овцыным-то встречался? — вспомнил о товарище Спиридов.
— Погоди ты, — разлил вино по кружкам Иван, — все по порядку. Первыми из наших по ложному доносу под стражу взяли Муравьева Степана да Павлова Михаилу. Ты-то Муравьева должен помнить, он в твои годы в академии учителем был.
— Помню, как же, плоскую навигацию нам штудировал, — без раздумий ответил Спиридов.
Пригубив ром из кружки, Сухотин неторопливо продолжал:
— Взамен Муравьева, стало быть, Малыгина Степана определили, а нас с Алешкой Скуратовым к нему приписали в отряд на дубель-шлюпках. За два лета мы вкруг Ямала до Обской губы добрались, поднялись по реке до Березова. Овцына-то там не застали. А Долгоруких помню, как сейчас, Ивана да сестру его Катерину. Токмо с ними не якшался.