Не один вечер пересказывал он, как взял его с собой в отряд земляк, Василий Прончищев, из Якутска отправились на север, вниз по Лене на дубель-шлюпке «Якутск», добрались до океана и зазимовали. Весной начали обследовать неизвестные острова, описывать побережье Таймыра.
— Тогда-то Василий и приболел цингой, а к осени совсем плох стал и помер, а следом и женка его верная, Татьяна, салютовали мы им и погребли подле друг друга. После я команду принял, довершил опись Таймыра.
Долго еще вспоминал Семен, как продолжал вместе с Харитоном Лаптевым в течение двух лет вояжировать по берегам Ледовитого океана, и в итоге составили точную карту полуострова-гиганта.
Вспомнил Челюскин и об Овцыне.
— Дмитрий-то нынче по заслугам и по совести оправдан. Второго ранга капитан, возместили ему и жалованье за прошлые годы, только за деньги здоровья не купишь, прихварывает он частенько.
Спиридов вспомнил их последнюю встречу, печальные глаза Дмитрия на исхудавшем, утомленном лице.
Для Спиридова вменялось иногда бывать на берегу, в Ораниенбауме, договариваться о провизии, налаживать снабжение яхт водой, узнавать, нет ли каких указаний от Адмиралтейств-коллегии. Общаясь с придворными и обслуживающей челядью, он поневоле узнавал дворцовые новости. Спустя месяц он уже знал, что императрица в последнее время все больше выражает недовольство взаимоотношениями четы наследников. Минуло пять лет их супружеской жизни, а желанный продолжатель династии так и не появился на свет. Да и как ему быть, когда супруги, по существу, живут порознь, у каждого свои интересы, свои взгляды на жизнь, противоположные цели в будущем. Если беспечный Петр Федорович знал, что престол ему достанется так или иначе, то его супруга все чаще задумывалась о своей незавидной участи. Ее проницательный ум начинал искать наиболее благоприятный выход из того унизительного положения, в котором она оказалась...
Вскоре Спиридову привелось пообщаться наяву с царствующими особами. Во второй половине июля затяжные дожди прекратились, за неделю установилась жаркая погода, и однажды Спиридова вызвал генерал-адъютант Петр Шувалов, давно пожалований Елизаветой в графы.
— Ее величество изъявило желание завтра совершить небольшой променад по морю. Изготовьте все, как положено, и будьте поутру у пристани. Провизию и напитки загрузите сего же дня. Вам подадут их к пристани.
— Позвольте узнать, ваше сиятельство, сколько персон предполагается к прогулке? — почтительно спросил Спиридов.
— Дюжины полторы, не менее, да прислуги дюжины две наберется. Имейте в виду, что ее величество будут сопровождать их высочества.
Далеко за полночь сновали шлюпки между пристанью и яхтой. Часть прислуги осталась ночевать на борту яхты. Матросы носились как угорелые, все понимали, что такие визиты могут обернуться и немилостью. Для салютов на яхте с каждого борта торчали по две пушчонки, возле них копошились канониры.
Едва взошло солнце, на первой шлюпке перевезли всю прислугу. Кареты с императрицей показались у пристани только к полудню. На первой шлюпке разместилась императрица и великокняжеская чета. Рядом с Елизаветой все время находился довольно молодой человек, миловидный и обходительный. «Видимо, это и есть новая симпатия Елизаветы, о которой мне давеча проговорился гвардейский офицер», — подумал Спиридов.
Камер-юнкер Иван Иванович Шувалов, которого впервые видел Спиридов, в свои двадцать три года лишь прошлой осенью был замечен императрицей и по «случаю» этому пожалован первым придворным званием.
Правда, раньше племянник Петра Шувалова не раз попадался на глаза великой княгине Екатерине. «Я вечно находила его в передней с книгой, — вспоминала Екатерина, — я тоже любила читать, и вследствие этого я его заметила; на охоте иногда я ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться, он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава».
Но томившейся без внимания своего супруга Екатерине, как заметил во время прогулки Спиридов, видимо, был далеко не безразличен другой камер-юнкер, молодой красавец и, наверное, балагур и повеса. Его то и дело подзывал к себе великий князь, они о чем-то переговаривались, поглядывая в сторону фрейлин, и хохотали...
В самом начале прогулки, когда яхта, отсалютовав императрице, снялась с якоря, Елизавета поманила к себе Спиридова:
— Погода, капитан, благодатная, пройдемся до Красной горки, но так подгадай, чтобы к вечеру быть нам в Петергофе: нынче у нас званый бал.
Благожелательный тон и несколько фамильярное обращение свидетельствовали о том, что императрица, по-видимому, помнила расторопного офицера с «Варвары Великомученицы», который не раз попадался ей на глаза в прошлом году в Москве. С любопытством бросала на него взоры и великая княгиня, ей тоже запомнился этот подтянутый офицер, с чисто русской физиономией, проницательным взглядом карих глаз, обрамленных темными ресницами.
Полуденное солнце заставило всех дам расположиться в удобных креслах в тени растянутого на шканцах тента. Они с интересом следили за сноровистыми действиями матросов, без суеты, но быстро и ловко выполнявшими распоряжения своего начальника. Из мужчин подле Елизаветы за ее креслом безотлучно находился камергер Шувалов. Его же дядя, Александр Иванович, с великим князем и его камергером прохаживались по противоположному борту, то и дело подзывая слугу с напитками.
Продолжая приглядывать за гостями, Спиридов подошел к стоявшему рядом с рулевым Семену Челюскину, который уверенно управлял судном.
Кивнув на молодцеватого камергера, он вполголоса спросил у Челюскина:
— Что за птица?
Не отрывая внимания от оживленных движений матросов, посматривая за борт на вспененную поверхность моря, Семен мельком взглянул на камергера и, наклонившись к Спиридову, негромко, чтобы не услышал вахтенный рулевой матрос, ответил:
— Князь Сергей Салтыков, недавно сосватал фрейлину государыни.
«А Семен, видать, здесь всю придворную свиту знает, который год с ними в море прогуливается», — пришло на ум Спиридову, и он перенесся мыслями в видневшийся в дымке Кронштадт: «Как-то там Анютка, который месяц носит?..»
На исходе осени у Спиридовых друзья отмечали радостное событие: на свет появился первенец, мальчик. Нарекли его в честь деда Андреем. Весной по заведенному порядку на предстоящую кампанию назначали командиров кораблей. Достигли цели неоднократные просьбы Спиридова отставить его от придворных яхт. «15 апреля Адмиралтейств-коллегия приказала учинить следующее, на нижеописанных кораблях и фрегатах быть командирами... на бомбардирском, на „Самсоне“, Григорию Спиридову».
Впервые бомбардирские корабли построил Петр I для действий против осажденного Азова. С той поры в составе русского флота постоянно находились эти военные суда. С крепким корпусом, относительно небольшой осадкой, вооруженные тяжелыми и дальнобойными мортирами, они были незаменимы при обстреле береговых укреплений и крепостей.
С некоторым волнением ступил на палубу «Самсона» лейтенант Спиридов. Впервые его встречала как положено, командой «Смирно!». Он принимал такие почести и раньше, когда правил «за командира» на фрегате «Россия» или на придворных яхтах, но то были суда для парадов и развлечений.
Теперь вымпел на грот-мачте свидетельствовал что он командует боевой единицей флота. «Самсоном» новый командир доволен, спущен на воду всего полтора года назад, сто футов длины с лишком, десяток пушек, две мортиры, в море теперь у него один начальник — флагман эскадры. Нынче он один в ответе за корабль, за каждого матроса. Спрос с них будет строгим, но справедливым, боцманам запретит пускать в ход линьки, а затрещины раздавать в крайнем случае — по делу и только нерадивым и лентяям. Чего греха таить, матрос матросу рознь. Один проворный, сметливый, другой недотепа да еще и с ленцой...