В длинном реестре награжденных значились десятки фамилий. Напрасно вслушивался в читаемую роспись и стоявший вдалеке Алексей Обресков, бывший посол и узник Семибашенного замка. Кроме него, не было в этом списке и Григория Спиридова, главного, по сути, героя Чесмы. Но он не печалился, так как еще находился на берегах Невы. Отчитывался за четыре кампании, на которые в общей сложности казна потратила четыре с половиной миллиона рублей прямых расходов.
Отчитываясь, Григорий Андреевич помаленьку готовился к отъезду из столицы. После долгих советов с супругой и детьми было решено переехать в Москву.
Ближе к белокаменной находилась родовая деревенька, неподалеку, во Владимирской губернии, пожалованное сельцо Нагорье, и в тех же местах обитали родители жены.
Первостатейным же резоном для себя седовласый адмирал считал то, что нельзя ему оставаться на закате жизни здесь, на берегу, и ежечасно, с тоской всматриваясь в морские дали, прощался с белоснежными парусами, уже ставшими недосягаемыми.
Глава 8
ГЛЯДЯ ИЗ БЕЛОКАМЕННОЙ
После кончины Екатерины I на престоле утвердился внук Петра Великого — Петр Алексеевич. Зимой, в январе 1728 года, одиннадцатилетний царь Петр II отъехал в Москву на коронование, а вместе с ним двор и приближенные министры.
По долгу службы с царем следовал и президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал Федор Апраксин.
Спустя многие годы некоторые историки поставят в упрек генерал-адмиралу, что «Ф. М. Апраксин, в последнее время уклонявшийся от дел флота, так же переехал в Москву». Но нет ни одного факта или поступка в его действиях по ведомству Адмиралтейств-коллегии, чтобы подтвердить эту версию.
То, что флот «был забыт» в ту пору, являлось не виной Федора Апраксина, а бедой России...
Перемещая столицу на берега моря, Петр I преследовал благую цель — возвысить значимость для потомков морской мощи державы, оживить дремотное состояние Руси торговлей морским путем, самым дешевым и быстрым в те времена. Через торговлю вдохнуть жизненные силы в весьма слабые и неразвитые, по сравнению с Европой, хозяйственные артерии государства.
А задумки первого российского императора были с размахом. Не только превзойти прежнюю столицу красотой, величием и необычной архитектурой и планировкой, но возвыситься над землей в буквальном смысле. Шпиль Петропавловской крепости, по велению Петра, превосходил самое высокое сооружение Москвы — колокольню Ивана Великого в Кремле. И все же старая столица не все права уступила городу на Неве. Одна из главных привилегий — коронование на царство в Успенском соборе. Кто этим пренебрегал или откладывал церемонию на будущее, расплачивался короной, как Петр III. Да и как-то повелось со времен Ништадтского мира отмечать всеобщую радость и торжества побед не только на берегах Невы, но и на Москве-реке...
В Москве Спиридов, не обремененный семьей, поначалу остановился у родственников жены. Два младших сына, Матвей и Григорий, остались в Петербурге, служили в гвардии, Алексей в чине капитана 2-го ранга командовал кораблем в Ревельской эскадре.
Получив причитающиеся деньги за последние кампании, Григорий Андреевич намеревался бросить якорь в первопрестольной и обосноваться окончательно. Не один месяц он присматривался, сообразуясь с возможностями, и остановился на скромном особняке с флигелем на Немецкой улице в Лефортовской части.
Хлопотным делом оказалось вступление во владения жалованными деревнями. С одной стороны, отставной адмирал обрел некоторый душевный покои.
Вспоминал, как ему приходилось в первые десятилетия жизненного пути претерпеть немало невзгод житейских из-за довольно скромного офицерского жалованья. Едва-едва хватало мичману на сносное пропитание и мундир, да и старшим по званию не сладко приходилось. Лет десять тому назад Спиридов как-то повстречал в Петербурге вице-адмирала в отставке Дмитрия Лаптева. Разговорились о первопроходцах Северной экспедиции. Лаптев назвал имя Чирикова, и Спиридов вспомнил вдову капитан-командора и прошение ее в Московской конторе.
Лаптев грустно усмехнулся и махнул рукой.
— Столкнулся я ненароком в Пскове с сыном покойного Алексея Ильича, подпоручиком Василием Чириковым. Случайно дознался у него, что по сию пору мать его бедствует, на ней долг в четыре тысячи. Много ли с подпоручика возьмешь, а у него, кроме матери, три сестренки. Тогда же я немедля подал прошение всю мою адмиральскую пенсию перечислить в счет долга.
«Крепко морское братство», — подумал тогда Спиридов.
Нынче у него как-то покойнее стало на душе за детей своих. Слава Богу, будет что оставить по наследству для прокорма, но не представлял себе отставной адмирал волокиту с вступлением во владение пожалованными деревнями в сельце Нагорье, близ Переславль-Залесского.
Не один месяц довелось наведываться в губернию, во Владимир, толкаться по канцеляриям. Воодушевлялся каждый раз по пути в Нагорье, когда проезжал Переславль. Обязательно делал остановку, заглядывал к устью Трубежа. Там под навесом хранились парусные и гребные суда Петровской потешной флотилии. Ближе всего к воде стоял 30-пушечный фрегат, рядом с ним вытянулись в строй десятки яхт, шняв, галер, ботов, шлюпок. С самого края на подпорах стояла большая шлюпка, не меньше двадцати футов длиной.
— Сие есть «Фортуна», ваше высокоблагородие, — пояснял каждый раз старый матрос-инвалид, — самолично их высочество анператор Петр Великий сооружал шлюбку, своими руками.
Обычно Спиридов поглаживал шероховатый планширь «Фортуны» и где-то в глубине души, словно тлеющие угольки, вспыхивали воспоминания о событиях далекого прошлого. Будоражили память первые шлюпочные походы в Кронштадт, громады кораблей с распущенными парусами, встречи с адмиралом-монархом, который почти столетие назад мастерил «Фортуну»...
Не одни воспоминания о былом наполняли содержанием жизнь бывшего морехода. Первым делом в Москве выписал на дом еженедельные «Московские ведомости», заглядывал в Сухареву башню. В Адмиралтейской конторе теперь осталась канцелярия из капитана 2-го ранга и двух чиновников. У них-то и узнал впервые Спиридов о готовящейся в Кронштадте к отправке в дальний вояж эскадры под командой контр-адмирала Хметевского, прежнего его сослуживца. Куда она направляется, вскоре открылось из краткого письма сына Алексея. Видимо, он писал в спешке и только сообщил, что идет под флагом Хметевского к Норд-Капу. О цели вояжа Спиридов догадался, прочитав в «Ведомостях» о появившихся в Северном море американских каперах[48], которые под разными предлогами захватывали коммерческие суда, направляющиеся в Белое море, в Архангельский порт.
Подробности вояжа сообщил в длинном письме Алексей по возвращении в Кронштадт.
Начало 1779 года для Алексея Спиридова ознаменовалось двумя добрыми вестями. Поступил в Ревель высочайший указ о присвоении ему звания капитана 1-го ранга и тут же следом прислали распоряжение сдать прежний корабль и принять 74-пушечный «Вячеслав».
В Ревеле готовилась эскадра для плавания в северных широтах.
После Чесменской эпопеи русский флот с каждым годом расширял акватории своих действий. На юге, в Днепровском лимане, у крепости Александершанц на новой верфи Херсона, заложили первый 66-пушечный корабль «Слава Екатерины». Началось становление флота на Черном море.
Адмиралтейств-коллегия для борьбы с каперами на торговых путях в Белое море предложила направить эскадру к Норд-Капу. Екатерина II согласилась, но сыну, генерал-адмиралу цесаревичу Павлу, плыть с эскадрой запретила, не прояснив причину.
Контр-адмирал Степан Хметевский после возвращения из Средиземного моря не раз просился в отставку, но Чернышев все уговаривал его потерпеть. Об этом шел разговор и в крещенские морозы.
Вице-президент Адмиралтейств-коллегии генерал по флоту Иван Григорьевич Чернышев принимал контр-адмирала Хметевского. Опытный, умудренный пятидесятилетний моряк, один из героев Чесменского боя, опять просился в отставку.