— Ну а Спирит? Я впервые вижу человека с несгорайкой.
— Их я набила за счёт экологии, этического поведения и нравственности.
Чак закашлялся, подавившись слюной, но Эйни, поняв тот вопрос, который он никогда не задаст, ответила:
— Спирит особо реагирует на ложь. На любую. На ложь другим, ложь себе. А ещё он знает всё наперёд и способен оценить последствия. Короче, можно сказать, что с первой несгорайкой мне повезло.
— Смотри, Эйни, ты вначале спросила, куда мы едем, и я сказал, что расскажу позже. Оглянись. Наш город — это крупный центр, где всё самое вкусное поделили кланы и богатые корпорации. Но есть и периферия. Заводы по переработке мусора, экологические холдинги, зерноперерабатывающие предприятия, канализация, наконец. Всё это надо кому-то обслуживать, чтобы нам жилось хорошо. Когда-то я слышал это от бабушки, но, честно говоря, не очень люблю сюда заезжать. Тут живут и работают дешёвые в производстве люди. Их создают по заявке предприятий, и они сызмальства готовятся занять приготовленные для них рабочие места. В этих кварталах об эфках даже и не слышали — умерших от старости, тяжёлого труда, голода или банд просто сжигают в печах. Не слышали тут и о качественных генных трансформациях. Тут нет полиции, а вместо закона — влияние группировок. Зато много дешёвого товара: имплантаты, оружие, наркотики, органы. Всем выгодно, чтобы здешние граждане были не умнее микроволновки. Уровень образованности тут ограничивается тремя классами образования и курсом патриотизма, всему иному их учит улица. Вот оно, настоящее гетто Дрим сити.
— Я знаю, что такое гетто, мы озеленяли такие в рамках правовой программы по взаимодействию с исправительными учреждениями.
— Уверяю тебя, это гетто не озеленял никто. Выводить сюда детей — это значит рисковать их жизнями и провоцировать антиобщественный элемент. Преступник постоянно думает, на ком бы нажиться, а детишки с саженцами в руках вполне себе ходовой товар.
Джип медленно скользил над разбитой дорогой, между серости многоэтажек с вывешенным на бельевых верёвках бельём, мимо толпящихся групп — по три, пять человек, сверлящих взглядами проезжающую бронемашину. Где-то вокруг постоянно слышались крики, выстрелы, мат.
— Нас не обстреливают лишь потому, что мы в тачке волков, — произнёс Чак. — Жизнь тут не стоит ничего, но нас волнует другое.
— Что же? — спросила Эйни, пялясь на проституток, демонстрирующих откровенные модели одежды и вульгарное поведение зеркальным стёклам машины.
— Почём тут органы фурри акул.
В какой-то момент узость коридоров гетто не позволила более использовать машину как транспорт и, поставив сигнализацию на боевой режим, Чак повёл девушку пешком. С каждым следующим шагом они углублялись в кишащий суетной человейник. Рынок был переполнен в основном людьми, хотя глаз Эйни изредка находил в толпе и полуфурри, выглядящих так, словно они всем своим видом хотели донести до всех и каждого “рыпнешься — загрызу”.
— Тут везде бартер, — пояснял Чак. — Планетарные деньги в ходу, но редкость.
— Чем они тут меняются? — оглядывалась Эйни, вертя ушастым бронешлемом, сделанным под волчью голову.
— Всем, — выдохнул Чак. — В основном обменивают на еду.
— Но ведь жителям планеты хватает еды. У нас даже кормушки для животных стоят, — удивилась лисодевочка.
— Хватало бы, если бы полиция контролировала преступность. Каждый, кто тут живёт, вынужден платить бандам процент от доходов и от выдаваемой еды. Кроме того, тут процветает органлегерство и межвидовой каннибализм — человечину они, возможно, и не едят, но вот мясо фурри, думаю, тут в цене, — Чак остановился, повернувшись на Эйни. — Да что там, я даже могу тебе показать, где его продают.
— Может, не надо? — взмолилась девушка.
— Мы тут как раз за этим. Кстати, мы уже пришли!
Они остановились перед глухой стальной дверью с таким же оконцем, проёмом, запертым изнутри. Эйни подняла голову вверх, дверь как ни что подходила к этому зданию, в торце которого она находилась. Обшарпанное, серое, без окон на первых этажах и с зарешеченными окнами на всех остальных. Оно было каким-то злым и одновременно несчастным, как в той песне про собаку, которая стала кусачей именно от собачьей жизни.
— Бух-Бух-Бух, — постучал Чак железным кулаком костюма о дверь, включив сканер ближнего действия, чтобы определить текстуру запоров.
Дверь была армирована и запиралась изнутри на широченную щеколду.
— Пошли вон отсюда! — донеслось из-за железного полотна.
— Длиза, это я, Чак, открой, надо поговорить! — в ответ на посыл произнёс волчонок.