Волков не было — были одни тени.
Потом стало тихо. Спирька с трудом дождался рассвета у небольшого костра. Два разорванных и выпотрошенных теленка, задрав кверху одеревеневшие морды, смотрели на него стеклянными глазами. Они лежали в буграх и наплывах красного льда.
Спирька сжал обеими руками винтовку, глотнул слюну, и сухой кадык его дернулся.
На исходе суток приехал новый дежурный по стаду, бригадир Емельян. Подошел, тронул тобоком задранную телячью морду с перегрызенным горлом.
— Не укараулил?
Спирьку словно ударили под дых.
— Сам попробуй. Стая, видно, большая развелась.
— А кто Ивану грозился?
Спирька промолчал.
— Самолет бы вызвать, — сказал бригадир, взваливая туши на нарты; Спирька помогал грузить. — Да как сообщить — рации-то нет. С воздуха бы всех перестреляли.
Последних его слов Спирька не слышал. Он поднял с земли припорошенный снежком хорей и закричал на рванувшихся вперед быков.
В стойбище к нему подошел Иван, и Спирька придержал упряжку, чтобы не наехать на него.
— Ну как, были? — спросил Иван.
— Были.
— Порвали?
— Куда пошли, куда! — бешено заорал Спирька на быков, и те подлетели к чуму, едва не сбив нартами крайние шесты.
Ел и пил чай он молча. Мрачно. Отчужденно. Кончил еду и даже не посмотрел на свой колыхающийся от ветра балаган с мягкой постелью. Снежинки, падавшие в чум сквозь мокодан, со страхом таяли у него на губах, застревали на ресницах и медленно, боязливо превращались в капли.
Отец с полвзгляда понимал сына.
— Ну чего там, — сказал он, — с кем не бывает… Не убережешь каждого… Пока жив ненец, жив и волк. Чего там. Спать полезай, убухался, поди.
И Спирька послушался отца. Он сдернул с ног тобоки, скинул пиджак и втиснулся на свое место, на шкуры. Лег на правый бок и уставился в тонкую, чуть тронутую инеем занавеску полога.
Он слышал, как, покряхтывая и похрустывая костями, улегся отец, как что-то пробормотала у своей дряхлой иконки мать, как шикнула на собак, задула лампу и зашуршала одеждой.
Спирька лежал и смотрел в темноту.
Бригадир вернулся из стада, как и положено, через сутки. В его чуме уже сидел Спирька и курил папиросу. Он стряхнул пепел и поднял на Емельяна глаза.
— Троих, — сказал бригадир. — Да одного теленка унесли. Надо срочно самолет вызывать. Худое дело.
— Надо. Но, покуда доберешься до рации, две недели пройдет, — рассердился Спирька. — Скольких оленей не станет?
— Да-а-а, — протянул Емельян и стащил с малицы совик.
— А знаешь что? — сказал Спирька, и сказал так тихо и сдержанно, что бригадир забыл бросить совик на латы и держал его в руках.
— Что? — напряженно спросил он.
— То, что в мое дежурство я убью волка. А может, и двух. И все время буду их убивать, пока они здесь.
Емельян с шумом бросил совик в сторону.
— Утка хвасталась озеро выпить.
Спирька сдвинул коленки ног и встал, прямой, как прут.
— Увидишь, Емельян. Только мне помощь нужна. Двоих пастухов.
Опрокидывая низенькие скамеечки, бригадир прошел по чуму, сел за столик и потянулся к стакану чая.
— Чего напридумал. Пастухам отдыхать нужно перед дежурством. Никого не дам.
— Помоги тогда сам. — Спирька провел рукой по лицу, словно под носом было мокро.
— Нашел дурака.
Дочка бригадира Аня, маленькая, смешливая, с черненькими мышиными глазками, пустила сквозь зубы:
— Ай-яй-яй… Все разбегайтесь! Идет Спирька — волчья смерть. — И прыснула в подол платья.
Спирька в бешенстве швырнул в нее кусок шкуры, и та прикусила язык.
— Тогда я возьму мальчишек, что побойчей. Ладно?
Бригадир пил уже третий стакан чая.
— Это можно. Этих бери. Только расскажи, в чем дело.
Утром, в день своего дежурства, Спирька распорядился запрячь три упряжки лучших быков, на одну сел сам, на другие посадил своего братишку Семку, четырнадцатилетнего подростка, и сына Ивана. Расставил две упряжки километра за четыре друг от друга по обе стороны стада и велел ждать его нарт.
Никто не знал, что день назад Спирька долго колесил вокруг стада, изучая волчьи следы на снегу, их направление, длину шага и прыжка. Теперь он выехал на легких нартах к стаду. За плечами болталась винтовка. Он спрятал упряжку за кустами ивняка, с той стороны, откуда обычно нападали хищники. Чуя полную безнаказанность, волки обнаглели. Не прошло и часа, как Спирька увидел волка. Едва заметный среди кустиков, кочек и теней, он бежал, низко свесив хвост и нюхая снег. Он казался крохотным отсюда, нечего было и думать попасть в него.