«Старик» поднялся на ноги. Нагнув голову, сделал несколько хромых шагов к бензовозу и уцепился за буксирный крюк. Весь зад машины, казалось, зарос желтой, густой ледяной травой. Горловину сливного крана покрыла толстая ледяная пробка. «Старик» вытащил кувалду из инструментального ящика, обстукал ею сливной кран. Подергал самодельный вентиль в разные стороны. Сильный порыв ветра едва не сбил с ног. С верха цистерны упало что-то похожее на деревянный чурбачок. «Старик» оглянулся и увидел под ногами смахивающий на кусок промерзлой грязи трупик сарыча-зимняка. Чертыхнувшись, в который раз подавил в себе чувство тревоги и снова взялся за кувалду. Солярка хлынула неожиданно. Широким потоком. Он не успел отскочить. И почувствовал себя так, будто прямо в одежде окунулся вдруг по пояс в прорубь. В груди возникло ощущение чего-то сладко ноющего, безнадежного. «Старик» не помнил, как закрутил кран, как, громыхая доспехами, донес до кабины банку с соляркой. Повернув ключ в замке зажигания, он включил плафон под потолком. И тут только увидел огромные глаза «салаги». Почувствовал, что и у самого под шапкой шевельнулись волосы. И засмеялся гавкающим смехом, не в силах справиться с частыми спазмами горла:
— Меня до… невес… ждет. Но я ус-пел… Один раз. Ах-ха-ха. Один…
Сорвав с головы шапку, он швырнул ее на пол, всхлипнул, посмотрел на свои «железные» брюки, на «стальные» сапоги. Меж плотно сжатых губ протиснулся длинный грудной стон, протяжный, как погребальная песня степняка. Ветер продолжал выворачивать из-под машины колеса. Пурга секла крупной картечью по жести облицовки. Казалось, еще немного — и она просечет кабину насквозь.
В своем углу тихо скулил «салага». Покорность разгладила безусое лицо, не оставив на нем ни единой твердой складки или черточки, которые только начали портить молочно-розовый глянец. И лишь в глазах продолжал плескаться ужас.
Но и ужас этот был каким-то покорным. Бараньим.
— Но я тебя довезу, — отчетливо сказал «старик». — Ты должен понюхать, чем пахнет… баба. А она сла-адкая…
Его безвольно опущенные вдоль туловища руки неожиданно взметнулись вверх. Пальцы рванули полы бушлата в разные стороны. Затрещал ворот гимнастерки.
— Довезу-у… А н-ну, раскрывай бардачок.
«Салага» втянул голову в плечи, поджал под сидение ноги. А «старик» уже сдирал с себя бушлат:
— Меня взять?! Меня-а-а?.. Внука Георгиевского кавалера? Вынимай дембельскую заначку.
Лязгая зубами, «салага» открыл бардачок. Извлек оттуда пузырь одеколона «Цветочный» и небольшой флакончик женских духов. «Старик» повертел духи и швырнул их обратно: — Пей!
Открутив пробку на объемистой склянке, он запрокинул голову. Тоненькой струйкой одеколон полился прямо в глотку. Когда выкатилась последняя капля, «старик» сделал гулкий глоток. «Салага» снял анодированный колпачок, отвинтил розовую пробочку и тоже присосался^к ребристому пузатому флакончику. Он задохнулся от проникшей в легкие ароматной волны, закашлялся.
— Занюхай рукавом, — сдергивая сапоги, рявкнул «старик». По его смугловатому лицу уже растекался сочный клоунский румянец. — Всю! службу, гад, на эту «Шанель» копил. Кап-Яр вверх дном перевернул. А он еще выпендривается, салаж-жонок…
Он выполз из гремящих царскими доспехами брюк. Одна из фланелевых портянок оказалась сухой. Растерев ею лоснящиеся ляжки, он воткнул ноги в рукава бушлата. Затем поднял факел, смочил его в банке.
— Запаливай.
Но вата не загоралась. Она таяла крупными каплями солярки, которые заливали беспомощный огонек на спичках. «Старик» сунул проволоку напарнику, отобрал у него коробок. Вывернув карманы, сложил на сидении небольшую кучу бумажек. Сверху бросил пустую пачку из-под сигарет, спрятав сами сигареты в бардачок. Не дожидаясь окрика, «салага» проделал то же самое.
Неустойчивое пламя от спички робко лизнуло угол свернутого в трубку конверта, будто снимало с него пробу. И через секунду с жадностью принялось пожирать яркий букет из садовых цветов. Занялись исписанные мелким и крупным детским почерком листы. По прежде, чем костерок превратился в горсть пепла, затрещала смоченная соляркой вата. Кабину заполнил черный удушливый дым. «Старик» быстро разорвал подкладку бушлата. Когда жарко запылал и второй факел, он приспустил боковое стекло. В кабине уже нечем было дышать. Ветер гонял из угла в угол густые клубы дыма, скручивал их в тугие узлы, которые сырой резиной забивали рот и ноздри. В голове промелькнула мысль, что все эти приготовления ни к чему. Вряд ли при такой круговерти можно будет отогреть радиатор. Если ветер и не сорвет пламя с факела, то будет трепать его из стороны в сторону, не давая возможности направить на прихваченный морозом участок.