— Значит, Леню убил ты. — Я почему-то была спокойна, как никогда в жизни. — А Софью Александровну? Тоже ты или нет?
— Какую Софью Александровну? Надя, опомнись! О чем ты говоришь?
— О Софье Александровне Знаменской, которая знала про твою связь с Ириной Соболевой.
— Тебе показалось. У нас с Ириной ничего нет.
— Ты не понимаешь, Олег. Мне не показалось. Я з н а ю.
— Знаешь? — мой собеседник вздрогнул, потер тонкими пальцами виски. — Подожди! Я ничего не понимаю… Какая-то Софья Александровна… Хорошо, я… я попытаюсь объяснить. Ты… ты догадалась об Ирине. Конечно, тебе это не может быть приятно. Но я прошу тебя! Ты не должна меня винить. Это было до тебя. После тебя все кончилось. Поверь мне! Ты девочка, а я мужчина. Да, она не дает мне проходу, но поверь мне — она мне больше не нужна!
Я тоже потерла виски, только это не помогло.
— Олег! Посмотри мне в глаза. Пожалуйста! Вот так. Ты убил Леню?
— Я… я не убил его… я просто… я просто помог судьбе.
— Расскажи!
Софья Александровна права. Он слаб, и он легко гнется под напором. Зато потом готов неожиданно выпрямиться и ударить. Только «потом» — оно где-то впереди.
— Ты, наверное, сама уже все поняла, — сбивчиво и тихо заговорил Олег. — Только ты не знаешь, какой страшный человек ее муж. Если б он узнал о нас, он был бы способен на… Ее б он не тронул, зато меня… А Ленька… он каким-то образом догадался. Впрочем, Ирина вела себя неосторожно. Она делала это нарочно, поверь мне! Она почувствовала, что я полюбил другую, что она больше не нужна мне, и решила меня окончательно связать. Вот Леня и увидел. Помнишь, в «Прибалтийской»? Он еще кричал, что мы у него попляшем, потому что он знает все! А в пятницу он прислал мне угрожающее письмо. Он требовал денег. Я бы заплатил ему, не задумываясь, но я слишком хорошо его знаю. Он никогда не оставил бы меня в покое. Он меня ненавидел, и он обожал мучить людей. Помучить для него важнее любых денег. Но я не собирался его убивать! Я надеялся, что выход найдется сам собой, надо только подождать. Я никогда не решаю заранее. Все должно идти само собой. Так, как решит судьба.
— Судьба?
— Я фаталист, Надя. От судьбы не уйдешь. И ты, когда станешь старше, сама поймешь это. Когда Костик послал меня за Леней и я увидел, что тот спит… я понял, что судьба дает мне шанс. Она обычно дает шанс каждому. В конце концов, Леня ведь мог и спастись? Но он утонул. Я не оправдываю себя. Я поступил ужасно, и мне всю жизнь мучиться теперь при воспоминании об этом дне. Но я не мог поступить иначе, и никто на моем месте не мог бы поступить иначе.
Олег неожиданно застонал и с отчаяньем прервал сам себя:
— Я не знаю, зачем говорю тебе все это! Я не должен был тебе этого говорить!
— Ты признавался мне в любви, но не собирался признаться в… в этом?
— Это моя проблема и моя ноша. Взваливать ее на тебя было бы не по-мужски. Ты же сама видишь… Ты решила, что в чем-то виновата, и за три дня испереживалась так, что страшно смотреть. Но ты не можешь винить себя за то, что я в тебя влюбился. А я виноват во многом, но у меня не было выбора. Только больше всего виноват он сам, и от этого мне легче будет жить. Хотя клянусь тебе, пусть мое преступление не может быть доказано и мне нечего бояться, я не в силах не мучиться из-за случившегося, так уж я устроен.
Я смотрела на красивого чужого человека, который слегка кокетничал своей тонкой душевной организацией, и думала, стоит ли признаваться, что убийство он совершил зря. Что Леня не писал угрожающих писем и не подозревал об Ирине. Наверное, не стоит. Он выстроил концепцию, от которой ему легче жить. Так пусть ему будет легче! Несмотря ни на что, мне его жаль. Он никогда не будет по-настоящему счастлив. Я убеждена почему-то — никогда.
Олег берет меня за руку, и я машинально морщусь. Прикосновения его тонких пальцев почему-то мне неприятны. Он привлекает меня к себе, и от легкого и столь милого мне недавно запаха хорошего одеколона меня начинает мутить. Я вырываюсь и бегу в туалет, где — простите за подробность — меня тошнит. А когда я возвращаюсь, моего гостя уже нет.
Телефонный звонок звучит долго и мучительно. Так долго, что я, не собиравшаяся откликаться, не выдерживаю и беру трубку.
— Да?
— Надя? Это Светлана Петровна. Ты что, простудилась?
А у самой голос ликующий, молодой.
— Слегка.
— Надя! Я поговорила с ним сейчас.
— С ним? — Мое сердце падает.
— С Костей. Я вдруг взяла и просто у него спросила. Спросила, не он ли убил Софью Александровну или Леню. И знаешь, что он сделал?
— Нет.
— Он засмеялся. Я давно не видела, чтобы он так хохотал. Эта мысль показалась ему безумно смешной. Мы с тобой с ума сошли, Надька! Разве он мог кого-нибудь убить? Он для этого слишком сильный, правда? Да?
— Да.
— И, ты знаешь, я тебе еще что-то скажу, что тебе должно быть интересно. Тебе ведь интересно все, что имеет отношение к Софье Александровне, правда?
— Да. — Я врала. Мне сейчас интересно в жизни было лишь одно — лечь и закрыть глаза, и чтобы никто меня не трогал. Только Светлана Петровна казалась мне слишком счастливой, чтобы я решилась портить ей настроение.
— Он спросил, откуда я знаю, что именно его связывало с Софьей Александровной, а я ответила, что догадалась. И он рассказал мне, что она не писала ему угрожающих писем, а говорила с ним лично. Непосредственно, понимаешь?
— Да.
— А потом ему пришло письмо. Где-то незадолго до ее смерти. Приводятся те же факты и требуют перевести на некий абонентский ящик определенную сумму. Представляешь? Ну, он удивился и отправил на этот ящик ответ: «Я за одно дважды не плачу». Только Софья Александровна уверяла, что никакого письма ему не посылала. Он заподозрил Леньку. Тот ведь единственный был в курсе всех афер. А уж когда Костик узнал про Ленькины финты с Абрамовым, то серьезно его проработал. И Ленька клялся и божился, что с Абрамовым он грешен, но вот с письмами ни сном ни духом. А потом — новое письмо. Ну, а дальше ты все знаешь. Вот я и решила, что тебе это будет интересно. Давай, записывай номер ящика.
— Спасибо.
— Ленька наверняка утонул случайно, так что не грусти. А Софья Александровна… В конце концов, есть милиция, это ее дело, а не твое. Жизнь прекрасна, Надя, правда?
— Да.
Хотя мне в тот момент вовсе так не казалось. Плакать о разбитом сердце нынче не в моде, и я не плакала. Я сидела и думала, есть ли такая болезнь — рак души? Это когда душа разрастается и занимает слишком много места в человеке, отнимая его у других органов, а потом начинает болеть. Если есть, то я, наверное, нездорова, потому что душа у меня везде и потому что она болит. Я легла на диван лицом к стенке, а Касьян с Амишкой приползли и прижались ко мне мягкими теплыми боками.
Глава 7
Возможно, я пролежала бы так до самой своей голодной смерти, пребывая в прострации и ни о чем не думая. Но Касьян замяукал, а Амишка заскулил. Оказывается, настало утро, и один хотел есть, а другой гулять. Разве они были обязаны мучиться лишь потому, что их хозяйка — круглая дура? И я встала, и накормила их, и вывела во двор. А потом поехала на работу. Жизнь продолжается, хочу я этого или нет.
В «Сириусе» настроение почти у всех было бодрое. Исключение составлял лишь Олег, искоса бросающий на меня полные изумления и упрека взоры. Видимо, он не привык, чтобы при виде него женщин тошнило. Или считает сие несомненным признаком беременности? Это еще ладно. А что будет, когда он поймет, что теперь я, а не Леня, знаю его страшную тайну, а в дополнение к ней еще и другую — более страшную. Возможно, тогда и мне судьба уготовит безвременную кончину? Впрочем, у меня есть тайное оружие — фотографии. Стоит передать их Анатолию Анатольевичу, и Олег никогда больше не встретится на моем пути, а его преступление — идеальное преступление! — будет наказано. Только я этого не хочу.
Зато Витя, обнаружив, что между мной и Олегом пробежала черная кошка, сильно повеселел. От его вчерашнего дурного настроения не осталось и следа. Он долго и нудно повествовал мне о какой-то очередной книге, а я участливо кивала, думая о своем. Я пыталась заставить себя вернуться мыслями к первому и главному убийству. Итак, подозреваемых осталось всего двое — Зинаида Ивановна и Андрей. Интересно, что же я в таком случае делаю в «Сириусе»? Ответ прост — работаю. Раз уж взялась, должна довести документацию до конца.