Анжела опустила глаза, не убирая колена из-под его задержавшейся руки. Холод, шедший от руки, чувствовался даже через платье.
— Хорошо, Бернард. Давай послушаем твои стихи.
Бернард отошел к письменному столу и взял лист бумаги. Он написал поэму второпях несколькими часами ранее. Это были на удивление плохие стихи, и он знал об этом.
— Я написал это год тому назад, кажется, во время поездки в твой родной город, Специо. Мне было тогда одиноко, и скала у мола, смотревшая на море, казалось, разделяла мое одиночество. — Он сел рядом с Анжелой, затем подвинулся ближе, пока не почувствовал своей ногой тепло ее бедра. Он улыбнулся ей. — Здесь светлее, ты согласна?
Анжела ответила на его улыбку, прижав свою ногу к его.
— Да, так гораздо лучше, — с придыханием сказала она.
Бернард приступил к чтению. Он надеялся, что эмоции, которые он вкладывал в интонацию своего голоса, были убедительными.
Время приостановилось, когда Бернард, положив бумагу, посмотрел на Анжелу. Ее глаза стали влажными, а ладонь легла на его руку. Слыша свое собственное затрудненное дыхание, тиканье часов и даже шум далеких волн, Бернард задумался на миг, после чего предпринял решительный шаг.
Анжела не противилась его объятиям. Ее губы были мягкими и податливыми. Ему показалось, что это был долгий поцелуй, он чувствовал ее ищущий язык. Его руки напряглись, когда он опускал ее спиной на подушки. Она притянула его к себе. Но даже плотнее прижимаясь губами к ее рту, он чувствовал, как пропадает его решимость. Он начал ловить воздух, задыхаясь, потом почти вслепую просунул руку между ее бедрами, подав вперед. Он не отдернул ее, щупая в отчаянном ожидании каких-либо перемен. Ничего не произошло. Но ему нужно было продолжать. Он опустил бретельку ее платья, обнажив грудь. Уродливые холмы вызывали у него отвращение. Она обняла его руками за шею, притягивая его голову к плоским соскам.
Даже прижимая его голову к своей груди, Анжела чувствовала сопротивление своего тела. То возбуждение, которое обычно являлось ответом на касание губ или дрожащих рук, пропало в сумятице других эмоций. Поведение Бернарда было почти таким же, как и у тех, кто заставлял ее стонать и извиваться, но с ним она чувствовала себя бесстрастной, как неодушевленный предмет. Обычно ее возбуждало то удовольствие, которое испытывали мужчины от ее обнаженного тела. Сейчас же Анжела была смущена. Давление его губ и ищущие пальцы не возбуждали в ней желания. Но, несмотря на смущение, она помнила то, что обещала себе. Ее руки принялись расстегивать пряжку на его ремне.
Бернард чуть не плакал. Хотя его и воротило от солености ее соска, он не отрывал от него губ, пытаясь сдержать подкативший к горлу комок. Он почти не чувствовал, как рука девушки возилась с его брюками, и ничего не познал, когда она коснулась его бессильного члена. Зато ясно ощутил, как горькая желчь неудержимо стремилась сквозь его зубы на белую грудь Анжелы. Открыв глаза, он неожиданно встретился с ней взглядом. Ее большие глаза смотрели испуганно. С криком он вскочил и помчался к открытой двери балкона. Его стошнило.
Пока эта отвратительная сцена разыгрывалась перед ее глазами, Анжела почти инстинктивно подхватила платье и натянула его себе на голые плечи. Ее мысли смешались, когда Бернард выпрямился и вытер губы льняным платком, выбросив его в темноту.
Помедлив немного у перил, Бернард повернулся к ней.
— Прошу прощения, синьорина Пьетро. Без сомнения, я съел что-то не то. Хотя я думаю, что вам приходилось уже видеть такое. — Он выдавил из себя добрую улыбку. — Пожалуйста, одевайтесь. Как видите, сегодня меня подвел живот. — Он повернулся к девушке спиной и начал что-то писать в тетради с переводом «Освобожденного Иерусалима». У него тряслись руки.
Анжела молча оделась. Ее смятение принимало конкретные образы. Голова с темно-каштановыми волосами, трясшаяся у нее на груди, и холодный, маленький, безжизненный член в ее руке. «Сегодня меня подвел живот».
Придя в себя и начав причесывать волосы, она заметила, как Бернард взял со стола кошелек. Она поняла, что он собирался сделать. Пока Бернард шел к ней, позвякивая кошельком, она заплакала. Сквозь свой гнев Анжела с трудом разбирала, что он говорил ей о встрече с благородными молодыми людьми в кофейне Лоретти.