— Боюсь, что истинные доминиканцы удовлетворятся простым чувством. Кандидат в священнослужители должен быть прежде всего честным человеком, милая мамочка. — Он поднялся. — Уже поздно, а мне завтра рано в дорогу. Судно поднимает паруса с утренним приливом. — Он наклонился и погладил Люсинду по щеке. — Спокойной ночи, мама.
Провожая его взглядом, она ответила:
— Спокойной ночи, мой дорогой, я буду скучать по тебе.
Последние слова были произнесены почти шепотом. Она вновь принялась за молитву. Жар в ее груди мог быть утолен еще большим усердием в молитве в этот самый особенный вечер. Преклоняя колени, она вспомнила о золотых монетах, которые она положила ему под одежду. Она годами копила эти деньги. Теперь они принадлежали Бернарду.
Выйдя в коридор, Бернард подумал: «Спасибо, дорогая мама. Если это было хорошо для Катерины Генуэзской, то и доминиканцы не станут возражать против этого». Теперь он решил, как он расскажет о зове: он молился в одиночестве, свет Божьего откровения был легким и неземным. Ирония состояла в том, что его вступление в святая святых богослужения частично осуществлялось благодаря той, которую легко можно было принять за женщину, полностью лишенную рассудка. Впрочем, как и все женщины.
Люсинда не пошла провожать Бернарда на корабль. Она осталась стоять на широкой лестнице одна, пока ее муж и сын садились в коляску. Лошадьми правил Винсент. Слуг не было, хотя обычно они собирались вокруг, когда уезжал кто-нибудь из членов семьи. Бернард настоял на том, чтобы им предоставили в этот день выходной в качестве его прощального подарка. Люсинда провожала коляску взглядом, пока та не исчезла вдали, а потом почти плача принялась перебирать в руках четки.
В порту Винсент убедился, что все было погружено и каюта была подготовлена в соответствии с его указаниями. Он достал из кармана два конверта.
— Твое рекомендательное письмо и немного денег. Твоя мать думает, что последнее тебе не понадобится, — сказал Винсент, натужно рассмеявшись.
Бернард взял конверты, раздраженный тем, что Винсент решил следовать правилам доминиканцев и дал ему какие-то жалкие гроши. Возникла неловкая пауза.
Наконец Винсент протянул руку.
— Прощай, Бернард. Я уверен, что ты преуспеешь на ниве богослужения. Но не забывай, что время все меняет. Если что-то пойдет не так, ты всегда сможешь вернуться. Дело семьи Биру навеки останется твоим.
Бернард пожал отцу руку, но не ответил на дружеское похлопывание по плечу. Он спокойно сказал:
— Я думаю, этого не случится. Если будет нужно, то напишу. А сейчас я пойду и разложу вещи.
Он уже полез в люк, который вел на нижнюю палубу, когда Винсент окликнул его:
— Ты уверен, что не хочешь меня ни о чем попросить… О чем-то, что я мог бы сделать за тебя?
На лице Бернарда мелькнула тень презрительной усмешки, а в словах едва улавливалось что-то такое, что Винсент почувствовал, но не смог понять до конца.
— Да. Скажи Ренато Сантини, что я уступаю ему «Полумесяц». Он поймет. И вот что еще, отец. Не то чтобы это меня очень беспокоило, но было бы неплохо уволить вороватую горничную немедленно и без всяких рекомендаций. — Затем он исчез из виду.
Глубоко задумавшись, Винсент пошел назад к коляске. С отъездом Бернарда дела его пойдут хуже, а ему самому придется работать больше. Но он снова все поставит под собственный контроль. Хотя, конечно, присутствие Бернарда несло больше процветания делу семейства Биру. Но он также доставлял и много беспокойства. В глубине души Винсент понимал и надеялся, что Бернард не вернется. Его сыну была уготована другая судьба. Он ни на секунду не поверил в то, что горничная была воровкой. Он помнил, что рассказывала его мать-крестьянка о добре и зле, с тех пор как еще был мальчишкой. Как Бог и дьявол посылают иногда на Землю специальных посланцев, чтобы помочь им разрешить их спор. Каким-то образом эта девушка задела его сына за живое, и ему казалось, что в этом случае она выступала орудием Бога, а не дьявола. Он сегодня же вечером уволит ее, но не без рекомендаций. Те, кто по-настоящему боятся Бога, не ошибаются в выборе между небесами и адом. Развернув лошадей в сторону дома, Винсент неожиданно почувствовал себя лучше.
Придя в каюту, Бернард лег на койку, положив себе на лоб мокрый платок. Голоса и огни вскрикивали и вспыхивали в его ушах и глазах, наполняя голову невыносимой болью. Его вспотевшее тело долго билось в конвульсиях, пока он не погрузился в прерывистый сон. Он все еще спал, когда судно подняло якорь и бесшумно погрузилось в туман, серым призраком внезапно подошедший к бухте с юго-запада.