— Бабушка моя иногда просила свозить её на Миллионку, посидеть во дворе, зайти в эту квартиру, повспоминать. Поэтому мы не меняли там, не выбрасывали ничего. Она умерла этой зимой, а во Владивосток она приехала ещё до войны, как ссыльная. Моего деда, полковника Красной армии, расстреляли, а её, как члена семьи врага народа, выслали на Дальний Восток. И с ней двух её детей — мою маму и её сестру, они ещё маленькие тогда были.
Ей выделили это жильё, там вообще пусто было, соседи помогли — кто стул, кто тарелки. Ну и полати эти соорудили. Внизу бабушка спала, а наверху девочки. Так и жили, пока дочки замуж не вышли.
Потом, когда мои родители вечером уходили в кино или на концерт, они отвозили меня к бабушке, и это уже было моё место ночлега. И мне там нравилось. Бабушка вязала носки и рассказывала мне сказки, под них я и засыпал.
Да, кстати, Андрей сказал, что ты училась в балетном училище. И моя бабушка, Ирина Михайловна, тоже была балериной, танцевала в Большом театре, она же коренная москвичка. Она мне и о театре рассказывала, но мне это было неинтересно тогда. Я помню только, что она танцевала какую-то фею. Может, и других, я не помню. Жалко, теперь уже не выслушать.
— Фея Драже, — откликнулась негромко Аня.
— Что? Не расслышал? — Саша повернулся к девушке.
— Нет, ничего. Я сочувствую, наверное, вы очень любили свою бабушку. — Аня была потрясена таким совпадением и почти не верила сказанному. Чтобы вот так закольцевалась история? Чтобы спустя десятки лет она поселилась в квартире, в которой жила балерина, танцевавшая в доме на Театральной площади с квадригой Аполлона на фронтоне? Разве такое может быть в жизни? Выходит — может…
Деревня Анну встретила неласково. Сначала облаял пёс, рвавшийся с цепи к калитке. Андрей фукнул на него, схватил собаку за ошейник и махнул рукой в сторону дома, мол, давай, пробегай, пока держу. Аня метнулась от ворот к крыльцу и буквально воткнулась в хозяйку, вышедшую из дома на лай овчарки.
Грузная женщина неопределённых лет, в фартуке поверх халата, не глядя на девушку, запричитала:
— Андрюшенька, приехал, сыночек! А я, как знала, пирогов напекла и сон видела: бежишь ко мне вдоль речки, маленький, в шортиках. Ну, давай, заходи в избу.
Андрей присмирил собаку, и подошёл к крыльцу:
— Аня, познакомься, это моя мама, Антонина Фёдоровна. А это Аня, моя будущая жена.
Женщины стояли в метре друг от друга, Аня, как младшая, первой протянула руку для знакомства, но свекровь сделала вид, что не заметила девичьего жеста, развернувшись в этот момент к двери дома.
Жилище внутри было сиро и убого. Взгляд цеплялся за лампочку, криво болтавшуюся на проводе под потолком, и перемещался на печку, зрительно разделявшую жилую комнату на две части. Кровать, стол, стулья, шкаф, телевизор.
«А где мы спать будем? — подумала девушка. — В одной комнате с его мамой, что ли?»
Аня спросила Андрея, где можно помыть руки с дороги. Он вывел её на крыльцо и показал дорогу в огород.
— Там, в конце тропинки, туалет. А рукомойник — вот здесь, за стеной дома. Не бойся, собака туда не достанет. И гавкать уже не будет, она только на заходящих во двор лает.
Девушка пошла по деревянным мосткам вглубь огорода. Грядки с зеленью аккуратными квадратами лежали слева и справа от тропинки. На обратном пути через приоткрытую дверь до неё донеслись слова свекрови:
— … И где ты только такую шкидлу нашёл? Худая, длинная и нескладная, как собачья песня. Бёдра узкие, задницы совсем нет. Балерина, видишь ли. А как она рожать с такими бёдрами будет? Где ребёночку там поместиться?
— Ну, мам, не надо, все рожают, и мы родим как-нибудь.
Аня специально шумно толкнула дверь, чтобы прервать их беседу и не услышать ещё-какой-нибудь гадости в свой адрес.
После обеда Андрей повёл её к речке, как он сказал, к «берёзам моего детства». Пока они три часа ехали в автобусе, справа в окне то и дело появлялись морские заливы, но деревня, на удивление, оказалась в лесу. И единственный водоём здесь — небольшая мелководная речка.
Андрей рассказывал Ане, как он с друзьями после школы бежал сюда рыбачить, захватив с собой хлеб для поклёвки рыбы. А осенью, когда рыба идёт на нерест, её вообще можно багром цеплять под жабры — такая она неповоротливая.
Девушке монолог про рыбалку был не очень интересен, как и сама речка, но буйство зелени и природная тишина примиряли её с деревенской действительностью. Всё-таки море — это совсем другая философия. Оно не суетно и величаво. А речка — журчит, по камушкам торопится, прозрачная, чистая. С горы вон той, по соседству с деревней, наверное, сбегает.