Мама же хихикает, как школьница, прижимая свою новую модную шляпку к голове. Она даже не потеряла равновесия, держится со всегдашней уверенностью и достоинством.
— Ну и разошлась же погодка! — говорит мама служащему в плаще, а потом, будто не заметив, что секунду назад я едва не упала за борт, добавляет: — Отойди подальше, Эсси.
Я зажмуриваюсь, стараясь не смотреть на бурные потоки ледяной воды внизу. Больше всего на свете мне хочется забиться вглубь парома, развернуть его и поплыть обратно домой, но я боюсь, что если отпущу леер, то непременно упаду. К тому же наш дом в Мотт-Хейвене уже нельзя назвать нашим домом. Наши пожитки, те немногие вещи, что остались, — их уже упаковали и отправили на остров. Наша квартира в городе опустела.
Наша квартира, в которой я жила всю жизнь.
Наша квартира, в которой я жила с мамой и папой — моим настоящим папой.
Когда в лицо мне вновь ударяет луч маяка, я нехотя открываю глаза и, щурясь от яркого света, через несколько секунд сменяющегося темнотой, вглядываюсь вдаль.
Остров Норт-Бразер выглядит необитаемым. Редкие деревья, растущие тут и там, походят на простертые к небу руки скелетов. Скалистая береговая линия будто поджидает, когда кто-нибудь оступится и подвернет себе лодыжку.
— Стало быть, вы медсестра? — продолжает допытываться служащий. — На замену пропавшим?
Отпустив леер, я оборачиваюсь, таращу глаза, но тут паром захлестывает еще одна волна, и меня отбрасывает к маме. Я кричу, еле держась на ногах, и мама подхватывает меня как раз в ту секунду, когда мутная коричневая вода переливается через борт.
— Я насквозь мокрая! — выкрикиваю я.
— Вовсе нет, — возражает мама.
— Я простужусь!
— Господи, Эсси! Не преувеличивай.
Мама поворачивается к служащему парома, вежливо прощается, после чего уводит меня в салон. Я вся трясусь от холода и некрасиво хлюпаю.
— А ну прекрати сию минуту. Хватит сцены устраивать.
Но я не могу прекратить. В голове у меня мелькают картинки всех возможных версий моей гибели.
Мама насилу отрывает мои пальцы от своей сырой юбки и промокает ее. Эта юбка в черно-белую полоску — новая, как и шляпа с металлической коробкой. Еще один подарок.
— Стоило выбрать другой день для переезда. — Мама выдавливает улыбку.
— Или вообще никогда не переезжать, — буркаю я.
По ее строгому взгляду я понимаю, что лучше мне замолкнуть, поэтому скрещиваю руки на груди и, все еще выбивая зубами дробь, отхожу от мамы. Паром качается на волнах. Остров Норт-Бразер подбирается все ближе. На небе чернеют грозовые тучи. Когда кто-то у меня за спиной начинает кашлять, я украдкой поглядываю через плечо. На этом маленьком пароме пассажиров немного, при посадке я заметила среди них двоих полицейских. Должно быть, сейчас они наверху, в капитанской рубке. Судя по всему, на пароме перевозят запасы медикаментов, пока погода еще позволяет пересекать реку. Но тут в дальнем конце салона я вижу закутанного в потрепанное одеяло исхудалого мужчину с лихорадочно горящим лицом.
От накатившей тревоги у меня сжимается нутро. Я пячусь.
— Иди сюда сушиться. — Мама машет мне платком, садясь на скамейку. Она бросает красноречивый взгляд на кашляющего мужчину, и я тут же бегу к ней.
Некоторое время мы молчим. Мы и так уже всё высказали раньше. Кричали. Обзывали друг друга по-всякому. Я плакала до посинения, хватая ртом воздух и причитая, что моя жизнь в опасности.
По правде говоря, так оно и есть.
Паром наскакивает на одну волну за другой, отчего у меня противно сосет в животе.
— Мы утонем, — шепчу я.
— Не утонем.
— В этом проливе постоянно тонут корабли. Хелл-Гейт — это кладбище.
Мама вздыхает.
— Знаешь, я так радовалась своему первому плаванию. Все мои мысли были о моем новом доме, каким он будет. И у нас выдалось несколько ночей, когда штормило куда хуже, чем сейчас. Я тебе рассказывала, как корабль стало заливать и воды в каюте было мне по самые панталоны?
Конечно, рассказывала. Я во всех подробностях знаю мамино путешествие из Ирландии. Даже о самом страшном — например, о том, как корабль загорелся, или как вся еда протухла, или как вокруг в нетерпении шныряли акулы, — мама говорит как о незабываемом приключении, которое я пропустила. Наверное, тогда она считала, что лучше уж такое плавание, чем всё, что происходило в ее жизни раньше. Мама и бабушка голодали. И корабль до Америки был последним шансом выжить.
Луч маяка вновь рассеивает туман, пробиваясь через окна салона. Свет. Тьма. Снова свет.