— Мы, хм, то есть, Сэмми подумала, что вы должны увидеть, где будет жить котенок, перед тем, как мы будем пить чай внизу. Может быть, вас не затруднит подождать внизу, сэр Юстас, на тот случай, если вскоре приедет мисс Мактавиш и удивится, куда подевались хозяин и хозяйка.
Стейси слетел вниз по лестнице прежде, чем долгожданная кошка могла бы облизать свои ушки. У Джерри не было времени ощутить неловкость ситуации — хотя она и отметила, что правила приличия соблюдались, ведь в углу сидела молодая горничная и чинила один из передников леди Саманты — до того, как девочка взяла ее за руку и повела в свою спальню. Джерри призвали осмотреть плетеную корзинку, выложенную мягчайшей фланелью, которая будет служить котенку постелью. Красивые фарфоровые миски уже были выставлены на вышитой узкой скатерти в ожидании еды и воды.
— А за экраном в классной комнате будет поставлен его ящик с землей. Джед-грум сейчас сколачивает его. Что вы думаете?
— Я думаю, что ты и твой отец позаботились обо всем, — отметила Джерри, за исключением, конечно же, того, как будет расстроена девочка, если никакой котенок не появится здесь утром в Рождество. Это просто шантаж в самом худшем виде. Джерри сердито взглянула на графа, но тот только пожал плечами, хотя и не смог скрыть появившиеся на лице улыбку и ямочки, точно такие же, как и у Саманты. Джерри уступила — как они и предполагали.
— Я вижу, что ты станешь превосходным кошачьим владельцем, моя дорогая. Я уверена, что один из котят Рани будет счастлив приехать и жить с тобой.
Девочка обхватила тонкими ручками ноги Джерри, едва не уронив ее в своем возбуждении.
— О, но папа сказал, что это будет сюрприз.
— Готова спорить, что так и было, — сухо ответила Джерри, пытаясь не улыбаться, глядя на пристыженного графа. — Ты уже решила, как назовешь этот рождественский сюрприз?
— Конечно, я… папа! Омела!
— Это прелестное имя для… — начала Джерри, пока не заметила, что малышка указывает вверх. Там, над ее головой в дверном проеме комнаты висел кривобокий шарик из грубо переплетенных вьющихся растений, с одной ветки которого свисала привязанная бантом веточка омелы.
— Долг джентльмена, знаете ли, — поддразнил ее граф, обнимая за плечи. Он подразумевал, что поцелуй будет всего лишь кратким касанием. Ничего подобного. Джерри намеревалась подставить щеку для традиционного поцелуя. Но не сделала этого. Оба собирались оставаться равнодушными к вынужденному контакту. Но у них это не вышло. Тепло и желание смешались в их дыхании, вместе с нежностью и невысказанным томлением.
Поцелуй длился и длился, касаясь вечности, касаясь рая. Затем уже Саманта прикоснулась к ним.
— Папа, разве мисс Мактавиш и сэр Юстас не сочтут нас грубыми, если мы вскоре не спустимся вниз?
8
Все рождественские желания сбылись. Спросите любого на сельском балу у сквайра. В самом деле, там едва ли не каждый пустил слезу.
Сквайр утирал слезы гордости, увидев, что три его мальчика сверкают, словно блестящие свежие яблочки, а его дом — сияет чистотой. Даже его собакам устроили ванну. Раздуваясь от гордости так, что от него едва не отлетали пуговицы, он приветствовал друзей и соседей, и предлагал им всем поднять тост за его предстоящую свадьбу с дорогой Эрминтрудой.
— Что за Эрминтруда, черт возьми? — шептали многие из собравшейся компании. Тогда Ремингтон вывел вперед мисс Масгроув, которая сменила черный бомбазин на серо-сизое мериносовое платье, отчего стала похожа на зобастого голубя, а не на старую ворону. Никто не обвинил бы бывшую гувернантку в том, что она выказывает подобные эмоции на публике, но она благородно сдерживала слезы удовлетворения от того, что ей больше никогда не нужно будет искать другое место.
После еще нескольких тостов мистер Мактавиш откашлялся и, несмотря на слезы разочарования, объявил о помолвке своей дочери Вирджинии с сэром Юстасом. У Джинджер, как обычно, были влажные глаза и хлюпающий нос, но никто не сомневался в ее счастье — судя по тому, как она улыбалась молодому баронету сквозь слезы. Она ни разу не отошла от своего жениха.
Рядом с Мактавишем стояла Шарлин, леди Трант, выставляя напоказ рубиновый браслет в придачу к бриллиантовому ожерелью, с такими большими камнями, что ей не нужны были очки, чтобы быть ослепленной ими. Она сдерживала внутри слезы облегчения от того, что ей не придется закончить свои дни в работном доме. Шарлин всегда полагала: ничто не портит внешность женщины быстрее, чем рыдания — и не ставит мужчину в более неудобное положение. Она намеревалась сделать все, чтобы мистеру Мактавишу было очень даже удобно.