Немец нуждался в капитале – с завода «Рекорд» практически полностью было вывезено оборудование, если не считать небольшого набора прессов для металла, ванн для эмалирования и печей обжига. И поскольку Штерн обладал определенным влиянием на Шиндлера, он свел его с человеком, который на приемлемых условиях мог обеспечить средства – с Абрахамом Байкером, управляющим конторой «Рекорда», доставшейся Оскару.
Они вдвоем – высокий крупный Оскар, так и лучащийся довольством жизнью и маленький коренастый Банкер – нанесли визит потенциальным инвесторам. По распоряжению от 23 ноября все банковские вклады и содержимое сейфов, принадлежавших евреям, переходили в полное и безраздельное владение немецкой администрации, в вязи с чем бывшие владельцы лишались всяческих доходов от вкладов. Кое-кто из преуспевающих еврейских бизнесменов, из тех, кто хоть немного разбирался в истории, втайне обратили часть средств в твердую валюту. Но они предвидели, что через несколько лет под правлением генерал-губернатора Франка владеть валютой станет рискованно; куда предпочтительнее перевести состояние в транспортабельный вид – в драгоценные камни, золото и тому подобные ценности.
В пределах Кракова и вокруг него было немало знакомых Банкера, которые, как он знал, были бы готовы вложить капитал в обмен на гарантированное количество продукции. Условия сделки включали в себя инвестиции 50 тысяч злотых в обмен на определенное весовое количество посуды в месяц, поставки которой должны были начаться в июле 1940 года и длиться в течение года. Для краковских евреев, живших под надзором Ганса Франка из Вавельского замка, кухонная посуда была надежнее злотых.
Стороны, участвующие в заключение этого контракта – Оскар, инвестор и Банкер как посредник – решили не оставлять следов сделки, даже памятной записки. Детальный контракт был бессмыслен и в любом случае не мог ни к чему принудить. Такой подход был нереален. Все зависело от рекомендации Банкера, ручающегося за этого производителя эмалированной посуды из Судет.
Эти встречи, скорее всего, должны были состояться в квартире инвестора в центре Кракова, в старом внутреннем городе. Польские пейзажисты, которых обожала жена инвестора, французские романы, которые с увлечением читали его хрупкие обаятельные дочери, могли бы создать приятную атмосферу вокруг этой сделки. Но наш почтенный джентльмен уже был выкинут из своей квартиры и нашел себе пристанище в самом бедном районе, в Подгоже. Он все никак не мог оправиться от потрясения – он потерял квартиру и оказался в роли наемного служащего на своем же собственном предприятии – и все это произошло за несколько месяцев, год еще не кончился.
Хотелось бы приукрасить героическое поведение Оскара в этой истории, сказав, что он никогда бы не дал повода для обвинения в том, что он нарушил устное соглашение. Уже в новом году он крепко сцепился с неким еврейским розничным торговцем по поводу количества продукции, которую этот человек хотел получить на складе ДЭФ, что на Липовой. И на этом основании данный джентльмен осуждал Оскара до конца жизни. Но что Оскар вообще не выполнял условий сделки – нет, этого сказать нельзя.
Ибо Оскар по натуре не мог не платить долги, создавая порой впечатление, что у него неисчерпаемый источник средств, которому никогда не придет конец. Во всяком случае, Оскар и другие немцы, которым выпала такая возможность, так разжились за последовавшие четыре года, что только человек, до мозга костей снедаемый жаждой наживы, отказался бы платить то, что отец Оскара предпочитал называть долгом чести.
Эмили Шиндлер приехала в Краков, чтобы в первый раз навестить своего мужа, лишь в новом году. Она нашла город самым приятным из всех мест, где ей приходилось бывать, куда более изящным, привлекательным и по-хорошему старомодным, чем Брно с его облаками промышленного смога.
На нее произвела впечатление новая квартира мужа. Окна фасада выходили на Планты, кольцо ухоженных бульваров и парков, огибавших почти весь город по следам некогда существовавшей и снесенной крепостной стены. В конце улицы возвышалась древняя твердыня Вавельского замка и посреди всей этой старины располагалась современная квартира Оскара. Она оценила драпировки и обтянутые материей стены, о чем позаботилась госпожа Пфефферберг. Успехи Оскара Шиндлера имели материальное воплощение.
– Ты очень хорошо устроился в Польше, – сказала она.
Оскар понимал, что она на самом деле имеет в виду то самое приданое, которое ее отец отказался выплачивать двенадцать лет назад, когда приезжающие из Цвиттау обрушили на деревушку Альт-Молштейн известие, что его зять позволяет себе жить и крутить романы подобно неженатому мужчине. Брак его дочери обрел тот самый характер, которого он смертельно боялся, и провалиться ему на месте, если он выложит хоть грош.
И хотя отсутствие ожидавшихся 400 тысяч рейхсмарок несколько сказалось на процветании Оскара, отказ достопочтенного фермера из Альт-Молштейна выплатить их уязвил его дочь так, что даже спустя двенадцать лет она чувствовала себя под этим грузом; и хотя теперь для Оскара это было несущественно, Эмили продолжала помнить.
– Моя дорогая, – как правило, ворчал Оскар, – да мне никогда и не были нужны эти чертовы деньги.
Отношения Эмили с Оскаром, носящие непостоянный характер, были свойственны тем женщинам, которые, зная, что ее муж неверен ей и никогда не будет хранить ей верность, тем не менее не хотят, чтобы им под нос совали доказательства его прегрешений. Как бы она ни была утомлена, Эмилия следовала за мужем по Кракову, посещая приемы, на которых приятели Оскара, конечно же, знали правду, знали имена других женщин, о которых она не хотела и слышать.
Как-то днем молодой поляк – это был Польдек Пфефферберг, который как-то чуть не пристрелил ее мужа, хотя она об этом не знала – появился в дверях их апартаментов, держа на плече свернутый в рулон ковер. Он был раздобыт на черном рынке, куда прибыл из Стамбула через Венгрию, и Пфефферберг не поленился найти его для Ингрид, которая выехала из квартиры на время пребывания Эмили.
– Фрау Шиндлер дома? – спросил Пфефферберг. Он всегда обращался к Ингрид как к фрау Шиндлер, потому что считал, что тем самым доставляет ей удовольствие.
– Фрау Шиндлер – это я, – ответила Эмили, понимая, что кроется под этим вопросом.
У Пфефферберга хватило ума, чтобы выкрутиться. В сущности, у него нет никакого дела к фрау Шиндлер, хотя он так много слышал о ней от герра Шиндлера. Он должен встретиться с герром Шиндлером в связи с кое-какими делами.
Герра Шиндлера нет дома, сказала Эмили. Она предложила Пфеффербергу рюмку, но он торопливо отказался. Эмили понимала, что означает его отказ. Молодой человек был несколько шокирован, столкнувшись с подробностями личной жизни Оскара, и решил, что неблагородно сидеть и выпивать с ее жертвой.
Предприятие, которое Оскар взял в аренду, располагалось за рекой в Заблоче, на Липовой 4. Контора, выходившая на улицу, обладала достаточно современным видом и порой Оскару приходило в голову, что было бы вполне возможно, да и удобно перебираться сюда на некоторое время, оборудовав квартиру на третьем этаже, хотя окружение носило промышленный характер и было далеко не столь очаровательным, как на Страшевского. Когда он взялся за оснащение «Рекорда», переименованного в Немецкую Фабрику эмалированной посуды, на нем было всего сорок пять человек, выпускавших незначительное количество кухонной утвари. В первых числах новогогода ему удалось заключить первый контракт с армией. И удивляться тому не было оснований. Он поддерживал приятельские отношения со многими влиятельными техническими работниками, которые сидели в Инспекторате генерала Шиндлера. Он встречался с ними на приемах и приглашал на обеды в отеле «Краковиа». Сохранились фотографии Оскара, восседающего рядом с ними за богато убранными столами; на всех лицах вежливые улыбки, обращенные в фотокамеру; все со вкусом едят и от души пьют, а на офицерах элегантные, с иголочки, мундиры. Некоторые из них ставили нужные печати на его бумаги и самым лучшим образом рекомендовали его генералу Шиндлеру – и просто по дружбе, и потому, что считали: Оскар как владелец предприятия может им пригодиться. Оскар был известен своими подарками, наборами которых он всегда предпочитал одаривать официальных лиц – коньяком и коврами, драгоценностями, мебелью и корзинами с изысканными лакомствами. Кроме того, было известно, что генерал Шиндлер ознакомился с образцами эмалированной посуды и высоко оценил изделия своего однофамильца.