Бедный маленький мальчик, став взрослым, старательно окружал себя атрибутами успеха, компенсируя таким образом унижение, пережитое в детстве. Любопытно, не являюсь ли я для него одним из подобных атрибутов?
Подъезжая к дому Джея и Шелли, я любуюсь нарядным, как на картинке, Кейп-Кодом. Выложенные кирпичом тротуары обрамляют аккуратно подстриженные кусты, в бетонных кадках красуются растения с оранжевыми и желтыми цветами. В душе моей просыпается зависть, обычно мне несвойственная. Если вспомнить старую пословицу, брату с женой досталось пышное мягкое ложе, а мне – жесткая постель, кишащая клопами.
На заднем дворе, среди зелени, я вижу своего племянника, играющего в мяч. Выхожу из машины и хлопаю дверцей. Малыш поднимает голову:
– Тетя Блет!
Я подбегаю к Тревору, хватаю его в охапку, и мы кружимся чуть ли не до упаду. Впервые за последние дни на моем лице светится улыбка.
– Как этому мальчишке удалось меня развеселить? – спрашиваю я и щекочу его животик.
Тревор хохочет. Во двор выходит Шелли, волосы ее наспех собраны в хвост. На ней подвернутые джинсы, которые, как я подозреваю, раньше принадлежали Джею.
– Привет, сестричка! – говорит она.
Мы с ней были подругами еще до того, как она вышла замуж за Джея. Даже жили в одной комнате в общежитии колледжа. До сих пор, в память о тех временах, иногда называем друг друга сестричками.
– Привет. Ты сегодня не работаешь?
Шелли идет мне навстречу, прямо в домашних шлепанцах:
– Я уволилась.
– Да ты что? – У меня глаза лезут на лоб.
Шелли наклоняется к клумбе и вырывает какой-то сорняк:
– Мы с Джеем решили, так будет лучше для детей. Теперь, когда мы получили наследство, можно обойтись и без моего заработка.
Тревор, соскучившись, начинает извиваться у меня на руках, и я опускаю его на землю.
– Но ты же любишь свою работу! Если вы с Джеем считаете, что детям нужно уделять больше внимания, почему увольняться должна ты, а не он?
Шелли пожимает плечами, глядя на одуванчик в своей руке:
– Но я же мать. Мы оба думаем, что так будет лучше.
– И ты бросила работу. Вот так, сразу.
– Ну да. К счастью, выяснилось, что женщина, которая меня замещала, пока я рожала Эмму, сейчас не работает. – Шелли обрывает с одуванчика сухие лепестки и бросает на землю. – Она очень обрадовалась, узнав, что может занять мое место. Вчера прошла собеседование, а сегодня приступила к работе. Мне даже не пришлось ничего ей объяснять. Видишь, как все здорово сложилось.
Голос ее звучит не слишком убедительно. Догадываюсь: на самом деле все далеко не так безоблачно, как Шелли хочет показать. Моя невестка работала специалистом по нарушениям речи в реабилитационном отделении больницы Святого Фрэнсиса. Помогала взрослым людям, перенесшим черепно-мозговую травму или инсульт, заново научиться не только говорить, но и думать, рассуждать, общаться. Это не просто работа, это призвание, говорила с гордостью Шелли.
– Прости, но мне трудно представить тебя в роли мамаши, безвылазно сидящей дома, – говорю я.
– По-моему, это самая замечательная роль на свете! Почти все мои соседки не работают и занимаются своими детьми. Каждое утро они собираются в парке, устраивают детские праздники, ходят в клуб йоги, где мамы занимаются вместе с малышами. Ты не представляешь себе, скольких радостей были лишены мои дети только потому, что я работала. – Шелли находит взглядом Тревора, который носится по лужайке кругами, раскинув руки. Похоже, он изображает самолет. – Может, став безработным логопедом, я наконец научу собственного ребенка выговаривать все буквы, – смеется Шелли.
Я смотрю на нее без улыбки, всем своим видом показывая, что не разделяю ее оптимизма.
– Представляешь, он до сих пор не может толком сказать, как его зовут, и… – Шелли осекается и смотрит на часы. – Слушай, а сама-то ты почему не на работе?
– Кэтрин меня уволила.
– Вот это номер! Пойду вызову няню.
К счастью для нас, Меган Уитерби, гипотенуза нашего дружеского треугольника, хотя и называет себя риелтором, считает свою работу чем-то вроде приятного хобби и отнюдь не стремится продать как можно больше домов. К счастью для Меган, она практически помолвлена с защитником футбольной команды «Чикаго беарз» Джимми Нортрапом, а он считает комиссионные агента презренной ерундой. Так что, стоило нам с Шелли позвонить ей по дороге в кафе «Буржуазная свинья», она примчалась туда даже раньше нас, словно предчувствовала, что в моей жизни разразился кризис.
«Буржуазную свинью», расположенную в Линкольн-парке, мы удостоили звания нашего любимого безалкогольного кафе. Местечко очень уютное и стильное, повсюду книжные полки, антикварные статуэтки и старинные ковры. И, что особенно ценно, там всегда полно народу и достаточно шумно от постоянной болтовни посетителей. Можно разговаривать, не опасаясь, что тебя услышат посторонние. День стоит теплый, и мы решаем устроиться на улице, тем более что Меган уже сидит там за металлическим столиком. На ней черные легинсы и джемпер с глубоким вырезом, обтягивающий соблазнительные выпуклости, которые, по утверждению Меган, являются ее собственными, «без всяких ухищрений», сиськами. На веках – темно-серые тени, делающие ее прозрачные голубые глаза неестественно огромными, на ресницах – не меньше трех слоев туши. Белокурые волосы, схваченные серебристой заколкой, и нежно-розовые румяна на щеках придают ее облику легкий привкус невинности. В общем, Меган одновременно похожа на девушку по вызову и на юную студентку – сочетание, которое разит многих мужчин наповал.