Очень маловероятно. Сандерс разговаривал с собой, ненавидя себя, но тем не менее делал это почти каждый день. Он был сам себе лучшим другом, единственным, кому доверял самое сокровенное. Почему — сам не знал. С другой стороны, может быть, и знал, но не хотел ничего менять. Так повелось у мексиканцев, издавна привыкших к делению: вы — мексиканцы, мы — гринго. Знай свое место, мекс. Не переступай черту. Лекс работал как вол, получил образование, а потом — после того, как один добрый человек поверил в него — переступил черту. Потому что… получил в наследство американские деньги и американское имя. Черт побери, чуть не пропустил цветочный магазин. Лекс вжал педаль тормоза, покрышки задымились об асфальт. На какое-то мгновение его охватило смущение. Витрины цветочного магазина украшали красные сердечки, амуры со стрелами и разноцветные ленты. Валентинов день! О Боже! Когда он вошел в магазин, над дверью звякнул колокольчик.
День влюбленных. Только этого не хватало.
— Мне нужен букет маленьких белых орхидей и… впрочем, нет, не это. Розы, желтые или розовые. Белые? О'кей, только не красные.
— Сэр, извините, но розы закончились. Зато орхидеи есть. Я бы сделала вам чудесный букет!
— Давайте, — что делать? Сандерс последовал собственному совету, но роз не было. Орхидеи вовсе не означают, что он живет прошлым, лишь то, что у него есть выбор. Огромные георгины, размером с грейпфрут, или нежные орхидеи. Первые он взял бы для бабушки или тети. Моргнув от изумления, Лекс вручил продавщице 75 долларов, назвал адрес и написал несколько слов на маленькой карточке, извиняясь за свое грубое поведение, предложил пообедать и пообещал быть более внимательным к ее служащим.
Сделав это, Лекс снова сел за руль. Письмо Азы Эйбла лежало рядом. Он вскрыл конверт и прочел короткую записку, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
«Дорогой Лекс,
извини, что тебе пришлось узнать о продаже бизнеса подобным образом. Прости старика, который не мог позволить себе плакаться перед уважаемым человеком. Так, похоже, лучше, по крайней мере, для меня и Мэгги. Она считает, что мы будем счастливы на Гавайях, живя в одном из этих кондоминиумов. Не надо подстригать траву, не надо ухаживать за цветами, дышать выхлопными газами. Надеюсь, она права.
Предложение было слишком хорошо, чтобы его упустить. Мисс Харт, по-моему, очень милая леди. Со временем узнает бизнес. Ты можешь по-настоящему помочь ей, сынок. Знаю, что с другими ей будет трудно. Этот бизнес, как ты понимаешь, тяжел даже для нас, а ведь мы — взрослые мужчины. Возможно, однажды ей захочется все бросить из-за того, что некоторые будут постоянно мешать, могут даже серьезно вредить. Мисс Харт — женщина твердая. Ее менеджер сказал, что у нее имеются свои козыри. Ей около пятидесяти, и она хороша, как картинка. Менеджер объяснил, что когда-то мисс Харт жила в этих краях, поэтому и вернулась сюда. К тому же она богата. Ты уже немолод, Лекс, может, у вас что-то сладится. Если да, приезжайте на медовый месяц на Гавайи — тряхнем стариной.
Лекс, мне будет тебя не хватать. Возможно, я буду иногда звонить. Посылаю письмо мисс Харт, прошу передать тебе мои фотографии с Тедди Рузвельтом. Сохрани их — они ценные. Мэгги говорит, что в новом доме подобные фото не к месту.
Мэгги и я, оба шлем тебе привет.
Твои друзья, Мэгги и Аза».
Лекс высморкался. Черт побери, ему тоже будет не хватать Азы! Он расстроился, им овладела ностальгия, а в таком состоянии лучше быть подальше от людей.
Машинально Сандерс доехал до хорошо знакомого моста и повернул к Тихуане. Припарковал пикап, вышел из машины и направился к подножию гор. Там ненадолго остановился у домика, где когда-то жила его семья, и ощутил, как защемило сердце. Все выглядело так же, как тогда — бегали детишки, разгуливали куры, собаки и кошки. Домик выглядел чистым и аккуратным, его мать тоже всегда заботилась об опрятности и порядке. Как давно это было! Сколько воспоминаний! И какого черта он здесь делает? Почему пришел именно сейчас? Лекс не поднимался в горы уже лет двадцать. Может, лучше вернуться? Ему здесь не место. То было совсем другое время, совершенно другая жизнь. Он уже повернулся, чтобы уехать, но что-то словно удержало его, что-то странное, необъяснимое. Он снова повернулся и зашагал по заросшему травой склону к домику падре, который — Лекс был уверен — теперь пустовал.