— Дрыхнете?.. По возвращении я разберусь с вами!..
Степные ищейки
В этом селении издревле проживал один из именитых массагетских родов. Аил не утопал в зелени, как согдийские кишлаки, густо разбросанные по долинам рек, но никто из жителей не променял бы его ни на какой другой. Куда ни глянь, всюду виден ровно очерченный горизонт. Вокруг раскинулась гладкая, как стол, степь. Лишь с юга в нее вторгалась длинными языками песков соседствующая с нею пустыня. И ветер, веющий здесь беспрестанно, едва наберет силу, уже приносит с собой мелкий песок, он хрустит на зубах и режет глаза. Тот, кто оказался тут, миновав горы, у подножий которых бьют из-под земли ключи, поймы рек с густыми лесами, долины, где радуют взгляд ухоженные сады, а поля разбиты на отмеченные арыками квадраты, может подумать, что он попал на край земли и дальше жизни нет. Не просто отыскать этот кишлак среди необъятных просторов. Да и вряд ли кто, если нет на то особой надобности, отправится на его поиски. Ибо все дороги, отпечатавшиеся на рыжей поверхности степи и каменистого плато, похожи одна на другую, и никто не угадает, куда они ведут.
Это известно только местным жителям, чабанам и охотникам. Они медленно перемещаются по степи, верхом на рослых верблюдах перегоняют с места на место многочисленные отары. Животные сами находят себе прокорм в седловинах между холмами и барханами, хотя степь сейчас занесена снегом.
Вокруг разбросаны во множестве большие и малые соленые озера, которые не замерзают и в лютый мороз. По весне, когда тает снег, они становятся огромными, и, бывает, с одного берега не видать другого. К концу же лета они превращаются в небольшие болотца, где находят себе пристанище одни только лягушки. Осенью, с началом дождей, степь вновь преображается. Повсюду бегут коричневые потоки воды, спешат к озерам. А там снег, там и весна…
Видно, сами Боги создали в этих труднодоступных местах водохранилища, которыми жители за тысячелетия своего существования научились пользоваться как источником жизни. В них круглый год полным-полно водоплавающей птицы, особенно уток; а весной и осенью садятся передохнуть летящие с юга и на юг стаи гусей, лебедей.
Если взобраться на холм, на тот, что повыше, и оглядеться, можно увидеть вокруг сверкающие, словно осколки разбитого зеркала, озера, обрамленные зарослями камышей, зелеными летом и рыжими по осени и зимой.
…Огромный шар солнца, прижатый к горизонту тяжелыми облаками, вдруг лопнул и разлился по всему горизонту обжигающим соком. Над краем земли вытянулась, трепеща, золотисто-алая лента с темными полосами облаков; на ее ярком фоне четко видны силуэты двух всадников. Они ехали сначала прямо, потом повернули в сторону, тогда как хорошо знающий степь всегда едет только прямо. Нетрудно было догадаться: они что-то ищут и толком не знают, куда держат путь. Они то исчезали среди покатых холмов, то вновь возникали и с каждым часом приближались к Соленому озеру, или, как его еще называли местные жители, пасынку Меотидского моря. Когда они достигли камышовых зарослей, уже почти стемнело, и в редкие просветы среди туч заглядывали звезды. Всадники расседлали коней, решив, как видно, тут переночевать. Земля была кое-где покрыта тонким слоем снега, а кое-где вовсе голой, и им не представляло труда насобирать сухой травы и камыша для костра; хватило и постелить под снятые с коней попоны, на которых оба и расположились по разные стороны костра. Один сидел, подобрав под себя ноги, и помешивал в костре палкой; другой полулежа потягивал чилим с добавлением ароматной травы, от которой приятно кружится голова и становится невесомым тело. Судя по выговору, они нездешние, не степняки. Тот, что сидел, коренаст, полноват, лицо одутловатое, хмурое; второй же, потягивающий чилим и не спешащий передавать его напарнику, долговязый и поджарый, напоминающий высохшее дерево, голос у него тихий и вкрадчивый.
— И что я тебя послушался?.. — посетовал толстяк и повернулся к костру спиной, поскольку она начала у него зябнуть. — Обещал легкой заработок… Груду золота… Как бы нам своих голов не лишиться!