Эх, если бы… если бы… Если бы Александр мог обратить вспять время, он, пожалуй, сделал бы это. Но время, увы, даже сыну Зевса не подвластно. И все, что им совершено доныне — и хорошее, и плохое, — останется совершенным. Из былых поступков не отобрать только те, что тебя украшают. Правда, это могут сделать историки, поэты, художники, так пусть Лисипп и Апеллес этим занимаются, он взял их в поход специально для воспевания своих подвигов. Но то, что может в их описания не попасть — наверняка не попадет! — не выкинуть из собственной головы и сердца…
Всякий раз, когда он вспоминает Клита, сердце сжимается. Зачем же Небу было угодно, чтобы именно он подвернулся ему под горячую руку?!
Подходила к концу минувшая осень, завершался сбор винограда. Македонцы и греки начали готовиться к торжествам, ежегодно устраиваемым в честь Диониса, бога плодоносящих сил земли, растительности, виноделия. В эти дни совершались особенно щедрые жертвоприношения божеству, именуемому в далекой Греции Бахусом и Вакхом. А кому не известно, что Дионис — главный воспеватель вина? Вино и лилось рекой. Что ни день, то пир.
На пирах, как всегда, присутствовали личная охрана царя и высшие военачальники. Отчаянные смельчаки в бою, отмеченные наградами. Те, что были постарше возрастом, похвалялись участием в сражениях еще при Филиппе, отце Александра; но и молодым было чем гордиться, и они, захмелев, старались перекричать звонкими голосами седых полководцев, рассказывая о своих подвигах в последних удачных сражениях. Царь слушал и про себя усмехался. Он хорошо знал цену каждому. Среди них были и способные военачальники, и опытные чиновники, а также краснобаи — лицемеры, шутники и льстецы. Без последних царю, конечно, было бы на пиру скучно. Именно они шутками, остротами, комплиментами в адрес царя привносили в разговор живость и придавали торжеству необходимый блеск. Они были царю по душе еще и потому, что не бахвалились собственными подвигами, а с восторгом говорили о заслугах самого Александра, который не мешал им болтать и снисходительно улыбался.
На пирах присутствовали согдийские, бактрийские, персидские аристократы. И вряд ли среди этой перепившейся братии они чувствовали бы себя уютно, если бы царь внимательно не следил за тем, чтобы их самолюбие не было задето грубым словом какого-нибудь из гиппархов, которые под воздействием вина начинают вести себя с варварами вызывающе. Еще и делают недовольный вид, когда царь оказывает местным аристократам покровительство. Не понимают, глупцы, что он, хотя и увенчан короной великих персидских царей, не менее, а гораздо более их остается верным эллинству. Но в отличие от них он понимает, что невозможно проводить эллинизацию Востока путем насилия — подчинением и уничтожением завоеванных народов, а наоборот, необходимо всячески способствовать слиянию их с греками. И лучший способ достичь этой цели — смешанные браки. Царь подал личный пример. Есть у него и последователи…
На последний пир, который подводил итог празднествам в честь Диониса, Александр явился в азиатском одеянии. Надел халат, подаренный ему Хорезмшахом Фарасманом, на голову водрузил усыпанный бриллиантами колпак. Он не пренебрегал возможностью произвести благоприятное впечатление на местных вельмож, прибегая даже к такому способу. Он произвел эффект, которого ожидал. Когда он вошел в одежде восточных царей в огромный зал, где за длинными, уставленными дорогой посудой и всевозможными яствами столами восседали пирующие, то на несколько мгновений воцарилась тишина. Все устремили на него глаза.
— О великий!.. — произнес восхищенно кто-то из местной знати. — Вы достойны еще большего уважения согдийцев!..
— И бактрийцев!.. — раздалось, как эхо.
— И персов!..
— И хорезмийцев!..
Зал взорвался аплодисментами и восторженными криками. Вынуждены были встать в едином порыве даже те, кто считал, что он стал пренебрегать традициями собственного народа и чуть ли не готов обратиться в чужую веру.