На высокой перекладине давно отсутствующих ворот сидела недвижно сова, уставилась на въезжающих всадников. Пронзительно взвыл где-то шакал. На полуобвалившийся купол храма, под которым неведомо когда горел огонь, плавно опустился орел с длинной оголенной шеей, поскоблил когтями брюхо и, поминутно оглядываясь по сторонам, принялся чистить перья под крылом.
Высокие глинобитные стены, на протяжении веков омываемые дождями, обдуваемые ветрами, местами развалились до основания. Кое-где возвышались башни с бойцами, еще и теперь не утратившие своего грозного вида. В глубине крепости, позади развалин торчали два огромных засохших дерева, напоминая простертые из-под земли к небу руки.
Оглядев представшие глазам развалины, Спитамен повернул коня налево, в обход полуразвалившегося храма. У подножия крепостных стен в углублениях собирались дождевые воды, снег, и копилась влага. В этих местах буйно разрослись сорные травы.
В южной стороне крепости сохранилось несколько хижин, правда, осевших и почти до подоконников вросших в землю, но в них можно было еще укрыться от дождя и песчаных бурь. Здесь и решил расположиться Спитамен со своей немногочисленной дружиной. Всадники спешились и, стреножив коней, пустили пастись. Сами же быстро развели костер и стали жарить мясо убитой по пути лани…
А Спитамен обошел всю крепость, исходил ее вдоль и поперек, смутно надеясь набрести на следы недавнего пребывания здесь людей. Но ни пепла на месте старых костров, ни лошадиного помета он нигде не приметил; и травы стояли несмятые, кучи наметенного мелкого песка волнисто приглажены ветром, и ни единого следа нигде…
Они пробыли в замке Бага четыре дня. Если бы Датафарн выехал в срок, как уславливались, то уже давно был бы здесь. Он не приехал. Но Датафарн был не из тех, кто не сдерживает данного слова. Либо он мертв, либо на него в самом деле напали даки и вынудили повернуть обратно. Никто об этом вслух не говорил, но каждый про себя думал именно так…
Простирающаяся вокруг пустыня не была богата дичью. Им удалось подстрелить всего двух куланов. И вскоре у них вышли все продукты.
На седьмой день Спитамен сказал:
— Ждать больше не имеет смысла. Седлайте коней, поедем обратно.
Джигиты повиновались, молча оседлали коней; однако движения их были вялы, будто они делали это через силу. Спитамен и сам был крайне подавлен, решил, что джигиты переживают не менее его, потому у них столь удрученный вид. Не смотрят ему в глаза, будто в чем провинились.
А когда сели в седла, один из них подъехал к Спитамену и, отведя в сторону взгляд, сказал:
— Сахибкирон! Не обессудь за те слова, которые я тебе сейчас скажу…
— Ну?.. — кивком подбодрил его Спитамен, накручивая на руку конец повода.
— Ты возвращаешься в аил массагетов, потому что там твоя семья. Нам незачем ехать с тобой. Отсюда наши дороги расходятся…
Спитамен лишь усмехнулся краем рта.
— А я вас принимал за героев, которые не сложат оружия, пока не примут последний бой с врагом…
— Искандару помогает Бог. Одолеть его невозможно…
— Разве мы его не били? Вот только соберем силы и опять ударим, да так…
— Не стоит нас уговаривать, сахибкирон. Мы все между собой обговорили и приняли решение… Мы тебя уважаем, прими наш низкий поклон, — с этими словами джигит прижал к груди руку и низко опустил голову; следуя его примеру, поклонились и все остальные. — Но и ты должен нас понять, — продолжал молодой воин. — У нас дома остались престарелые родители, жены, дети. Мы не видели их больше года, не знаем, как они живут и что с ними, имеют ли кусок лепешки к обеду… А сейчас весна, самое время пахать землю. Ведь она нас кормит. Если мы сейчас не вернемся, то наши семьи останутся голодными…
— То, что вы взрастите, у вас отберут враги, — глухо обронил Спитамен.
— И все же что-то останется, — возразил воин. — Мы не дадим своим детям умереть с голоду…
— Можешь не продолжать, — сказал Спитамен и, помолчав, спросил: — Сколько воинов уезжает с тобой?