Спитамен вдруг заметил, что сидящие рядом перестали жевать, смотрят куда-то в сторону и тоже обратил взор туда. В проеме двери задержалась, взявшись за косяк, юная девушка в белом платье. Хотя лицо ее было прикрыто до глаз, сквозь тончайший шелк просвечивали ее алые губы и тонкий прямой нос. Черные как смоль волосы уложены на голове в узел и переплетены тончайшими нитями белого и розового жемчуга, а на светлом лбу полумесяц, усыпанный алмазами. Широкий рукав соскользнул к локтю, оголив руку, которой она держалась за косяк, на ней сверкали браслеты, словно предназначением их было ослеплять всякого, кто ею залюбуется, предохраняя от сглаза. Это была Торана. В сопровождении четырех рабынь она царственной походкой проследовала к своему креслу и села, поставив ноги в маленьких, расшитых бисером, башмаках на бордовую бархатную подушку. Рабыни расположились на ковре у ее ног.
И все, у кого был налит мусаллас, поставили чаши на дастархан, не допив. Прекратились разговоры между подвыпившими сановниками, и, пока они выбирали новое направление для беседы, в зале некоторое время царила тишина.
Спитамену вспомнились слова старого скитальца с ликом святого, встреченного им недавно на охоте, будто некий художник, увидев невзначай эту особу, потерял из-за нее голову. «Видать, и вправду чувствительно к красоте сердце художника…»
Оксиарт заметил, что Спитамен не отводит от принцессы взгляда дольше, чем позволяет приличие, медленно допил мусаллас, утер усы и тихо промолвил:
— Не забывайте, воин, по глазам легко читаются мысли.
— А принцесса и впрямь хороша, да продлит Ахура — Мазда ее годы.
— Увы, красота не всегда бывает источником радости. Гораздо чаще она приносит страдания.
— Кто любит, тот готов пройти через тридцать три страдания, чтобы обрести счастье, — улыбнулся Спитамен.
— Говорят, некий молодой художник угодил в темницу из-за любви к принцессе. И вряд ли его страдания увенчаются радостью, — сказал Оксиарт, вздохнув.
— Художник? — переспросил Спитамен и поставил обратно чашу с мусалласом, которую взял было в руки. — Что за художник?
— Явился, рассказывают, к Намичу молодой художник и предложил украсить фресками стены новых помещений во дворце. Чтобы проверить, на что тот способен, правитель поручил ему разрисовать одну из комнат… И сколь же велико было его изумление, когда он спустя несколько дней увидел на стене едущую на белом слоне свою дочь. «Знаешь ли ты, кто это? — спросил Намич и возмутился, когда художник кивнул в ответ. — И как ты, простолюдин, осмелился взглянуть на нее?!..»
«Ахура — Мазде было угодно, чтобы она привиделась мне во сне. Он и водил моей рукой, когда я рисовал принцессу», — ответствовал художник.
«Сколько ты просишь за свою работу? Получай плату и убирайся!»
«Во сколько же сам правитель, знающий толк в искусстве, может оценить то, что он видит здесь?» — спросил хитроумный художник.
«Это бесценно, — сказал, помолчав, Намич, не отрывая глаз от фрески. — Проси, сколько хочешь, я не поскуплюсь».
«Не надо мне ни золота, ни драгоценностей…»
«Чего же ты хочешь?» — сурово посмотрел на него Намич.
«Я хочу ее получить в жены», — кивнул художник на изображение девушки.
— Отважный джигит, коль осмелился это сказать, — усмехнулся Спитамен, с вниманием слушавший рассказ Оксиарта.
Взбешенный Намич тут же вызвал стражу и велел бросить беднягу в темницу.
— И поделом, — заметил молчавший до сих пор Катан. — Наглость должна быть наказуема. Как говорится, по одежке протягивают ножки.
— Любовь не одежка. Она приходит и к шаху, и к нищему, не спрашивая соизволения, — резко проговорил Спитамен, сурово сомкнув брови. — Тот же, кого она ни разу в жизни не посетила, достоин сочувствия…
— Не родственником ли этот художник тебе доводится? — спросил, тихо засмеявшись, Оксиарт, желая свести все к шутке, чтобы за дастарханом не возникла ненароком ссора: ведь из-за малых пустяков — неосторожно брошенного слова, интонации, показавшейся кому-то непочтительной, — порой разгораются скандалы.