Дариёд сделал паузу, чтобы передохнуть. Кто-то подал ему пиалу воды. Он выпил, пролив себе на грудь, едва прикрытую ветхим рваным хитоном. Глядя из-под кустистых седых бровей, обвел собравшихся пронзительным взглядом и, набрав в чахлую грудь побольше воздуху, продолжал:
— И спросил тогда пророк Заратуштра у Ахура — Мазды: «Кто создал домашний скот — источник нашего благосостояния, не ты ли?..»
«Да, — ответствовал Ахура — Мазда. — Посредством волшебной мощи Арты[10] я создал сначала тучные пастбища, а затем расселил на них стада, чтобы люди, нуждающиеся в пище, смогли добыть себе молоко…»
И пророк спросил опять: «Становится ли чабан по закону Арты владельцем стад и отар, которые он пасет и множит?»
Задумался Ахура — Мазда, потом ответил: «Всем сущим на Земле владеет тот, кто все создал. Восславим, друзья, Ахура — Мазду, создавшего для нас и Арту, и пастбища, и стада, и воду, и растения, и землю, и свет, возблагодарим его!..»
Толпа, сгрудившаяся вокруг старца, зашумела, послышались возгласы:
— Благодарение Ахура — Мазде!.. И жизнь наша, и все, что имеем — от него!.. Слава Ахура — Мазде!.. Слава, слава!..
А Блаженный, подождав, пока снова стало тихо, продолжал:
— Эй, друзья, да не покажется вам сей мир нетленным. Все имеет свое начало и свой конец. В Светлом мире, куда проникает свет Митры[11], властвуют добро и процветание. Согдиана и Бактрия, Хорезм и Маргиана — это самые высокоплодородные земли, покрытые густым разнотравьем, тенистыми лесами, их дал нам в вечное пользование великий Ахура — Мазда, создатель суши и воды, всех растений и домашнего скота. И все, что мы имеем, да никогда не исчезнет. Да исчезнет только зло, скроется под землю и останется вечно в темноте в царстве Анхра — Майнью[12]. С тех пор как Ахура — Мазда создал мир и заселил его людьми, идет беспрерывная борьба не на жизнь, а на смерть между Добром и Злом, между Светом и Тьмой. И борьбе этой конца не будет до Светопреставления. В Святой Книге об этом написано великим Заратуштрой кровью сердца…
Все мы — дети Митры. Добро и свет, еда и питье, красота и наслаждения — все от него, великого Солнца. Живя в небесной сфере, оно освещает Вселенную, а на Земле всему сущему дарует жизнь. Мы все — и я, и он, и вон они — лишь свет лучей его, малые капли его. В мыслях наших, сердцах и поступках — свет его. Солнце это все, и дождь, и снег, и молния, и гром, и море, и пустыня, и вызревающие на земле овощи, и падающие с деревьев сочные плоды…
И украшение неба Луна, и алмазная россыпь звезд без света Митры были бы невидимы, все потонуло бы во тьме, а вода превратилась бы в лед…
О Великий Митра, к тебе обращаюсь от имени этих людей с мольбой, не лиши нас, детей своих, покровительства и милосердия!
Старец замер, устремив в небо слезящиеся глаза, белую бороду его шевелил ветер. И собравшиеся тоже невольно подняли кверху лица. И им показалось, что ярко — голубой купол над ними всколыхнулся, по нему пробежали радужные переливы, пробуждая в сердцах их благоговение и радость. Они стояли, молитвенно сомкнув на груди руки, и не слышали доносящегося с базарной площади шума, скрипа арб, рева верблюдов, переклички торговцев, а почудилась им волшебная музыка.
— Что ты умолк, эй, Дариёд? — раздался вдруг голос из толпы.
Старец, приходя в себя, вздрогнул и тихо, словно открывал какую-то тайну, произнес, показывая в землю пальцем:
— Там — вечное царство Тьмы, — поднял руку к небу и молвил: — Благостный Свет, что проливает на нас Небо, не дает воинству Анхра — Майнью утопить нас во тьме. Земля наша — поле извечной битвы. Темные силы не где-нибудь, а среди нас ищут своих союзников, сеют распри, стараются рассорить друзей, подстрекают соседей, чтобы они затеяли войну друг с другом. Каждый из нас должен об этом вспомнить в ту минуту, когда ему хочется сказать грубое слово другому, или в груди у него, как червь, зашевелится зависть…
— Дариёд! Рассказал бы ты что-нибудь веселое и смешное! — опять послышался чей-то голос.
Старец задумался, взяв белую бороду в горсть. У его ног упало со звоном несколько монет.
— Расскажи о собирателе жемчуга, Дариёд!
— Нет, лучше о Сиявуше[13]!.. — воскликнул стоявший напротив и восторженно глядевший на мудрого старца юноша.