***
Открываю глаза и понимаю, что борюсь с ЕГО переживаниями.
Это нормально: мне было плохо без него, а ему без меня. Надо научиться спать в одно и то же время. Вот только ему потребовалось всего пару минут для полноценного отдыха, а я проспала два часа. Над этим стоит поработать.
— Мы в порядке, — говорю проводнику и встаю. — Готовы идти.
От Влада немного пахнет алкоголем. Знакомый запах. Он мне не нравится – пробуждает неприятные воспоминания. ЕМУ запахи безразличны, до меня ОН не имел возможности чувствовать их.
За время сна никаких изменений в коридоре не произошло. Амальгамы не выползли из укрытий, аварийное освещение не перестало окрашивать стены и пол в жуткие цвета, люди всё ещё были где-то впереди.
Я продолжаю идти за Владом, который нервничает от нашего присутствия больше обычного. В планы не входило пугать его, но мы пока не до конца поняли наши физиологические потребности и психологические рычаги давления. И показали ему то, чего показывать не собирались. Нашу разобщенность.
Мы всё ещё двое, не ставшие единым.
Они
Освещённый красным коридор начал раздражать. Изредка мы проверяли незапертые комнаты, зачастую те оказывались подсобными помещениями. В одной нашли остатки человека. Из него выели потроха, а шкурку оставили сушиться.
Неприятное зрелище. Бессмысленное в своей жестокости.
Мы поспешили покинуть то помещение и продолжить путь.
— Это здесь? — спрашиваю, когда Влад останавливается.
Перед нами стена без двери.
— Эта стена опускается в случаях разгерметизации. Но её можно опустить и по команде компьютера. Надеюсь, это значит, что хоть кто-то спасся.
Вся стена была покрыта слизью, кровью, вмятинами и царапинами. Кто-то очень хотел попасть на другую сторону. И этот кто-то может быть где-то рядом.
Беспокойно озираюсь. Давящее чувство приближения опасности становится сильнее. Перед глазами начинает играть кино. Оно будто голограмма накладывается на окружающее пространство.
Люди бегут: прозрачные, нечёткие фигуры. За ними быстро движется амальгама: бесформенное слияние множества тел. Вот оно догоняет одного из людей и рвёт его, как зверь добычу. Не отвлекаясь на пожирание убитого, это существо стремится к следующей жертве и ломает человека пополам. Ещё одному она откусывает голову. Попадающие в него снаряды это существо даже не замечает. Кровь заливает коридор. Но выжившие стремятся к спасению. Некто включает аварийную сирену и вводит значение для стены.
Металлическая пластина падает вниз с противным хрустом ломающихся костей. Не все люди успевают на другую сторону. Те, кто опоздал, разбивают кулаки в кровь о твердую поверхность. Их крики душат, их мольбы убивают, их страхи воплощаются в жизнь.
Прихожу в себя и понимаю, что всё лицо залито черными слезами, а глаза бездумно смотрят на залитую кровью стену. Влад наблюдает, пораженный, и шевелит губами, будто подбирает слова. Он тешит себя надеждами, в которых впервые видит смысл.
— Люди не в первый раз платят кровью за свои грехи, но МЫ никогда раньше не сталкивались с подобной платой. Наивные дети, не ведающие горя и жестокосердные люди. Какая чудовищная ирония – наше столкновение.
Эти слова окунают мужчину в холодную воду сомнений, и он отводит взгляд. Возможно, видит в наших словах иной смысл, чем мы пытались вложить. Кажется, в какой уже раз, мы убиваем в нём надежду.
Влад находит резак и долгие часы проводит возле стены прорезая в ней проход. А я шатаюсь по коридорам и незапертым помещениям. Опасности нет, амальгам нет, живых людей нет. Иногда нахожу пищу и воду – отношу её проводнику. Единственное, что всегда оставляю себе – шоколад. Мне даже удаётся покраснеть, когда ОН смеётся над моим пристрастием к этому вкусу. А я смеюсь над ЕГО удовольствием от этого пристрастия. Напоминаю, что мы одно существо, хоть и не до конца слитое воедино.
Каждый раз, когда я подхожу к Владу, тот вздрагивает и наводит на меня оружие. Я не реагирую на это. Скорее удивляюсь, если он этого не делает. Просто хмуро смотрит и без слов возвращается к работе. Влад не говорит со мной. Я не тот, с кем он хочет разговаривать. Не та, чей голос он хочет услышать.