Мен'Тор развернулся на каблуках и с официальностью, которая казалась до смешного неуместной, поклонился Кейрону, протянув к нему руки ладонями вверх.
— Государь мой принц, — начал он тихо, — нет слов, способных выразить мои унижение, отвращение и стыд из-за низости, сотворенной этим предателем и дураком, которого я породил. Я принимаю полную ответственность за его преступления, и пусть мой поступок хотя бы отчасти исправит тот ущерб, который он принес. Се'на давонет, Гире Д'Арнат!
И прежде чем побагровевший Радель успел осознать смысл отцовской речи, Мен'Тор расправил плечи, выхватил нож и вонзил его в живот сына. Поворот, рывок, и окровавленное орудие обратилось против своего владельца. Никто даже не успел шелохнуться, как мертвенно-бледный Мен'Тор издал единственный мучительный всхлип и схватился за оседающего на пол Раделя. Два тела скорчились на полу в смертельном объятии.
От ужаса я лишилась дыхания. Смерть отяготила мое тело… разум… душу. Вращающееся кольцо не упало, но продолжало висеть в воздухе, пульсируя и крутясь в своем непристойном танце. Словно набухающий кровоподтек, оно разрасталось — отвратительный водоворот пурпура, красноты и зелени. Холодный ветер хлестнул по караульне, пахнув старым камнем, отвратительной гарью и таким отчаянием, какое могло заставить и самого отважного воина броситься на собственный клинок.
— Они идут. — Все еще прикованный к столу Герик с трудом поднялся на колени и поднял темные, испуганные глаза на Кейрона. — Отец…
Кейрон отвернулся. Присев возле Раделя и Мен'Тора, он пощупал их пульс, закрыл им глаза и пробормотал слова прощальной молитвы дар'нети, словно больше в комнате никого не было.
Герик отвел взгляд от широченной спины Кейрона и в замешательстве огляделся. Когда он заметил меня, то вздрогнул, посерел и спал с лица. Потом, глубоко вздохнув, он зажмурился и поднял голову так, чтобы свет от сферы падал на его лицо.
Пульсация усиливалась, пока мой зубы не застучали, кожа не вспыхнула, а сердце не принялось биться ей в такт.
— Они идут. — Теперь голос Герика стал почти неслышным, а его глаза — умоляющими. Отчаявшимися. Безжизненными. — Отец, помоги мне.
На этот раз Кейрон встал и повернулся к каменному столу. Мрачный и беспощадный, он обнажил меч и замер в ожидании.
Из свиста жестокого ветра и вращения ока пришел шепот, от которого стыла кровь, голоса, звучавшие все громче, так что их все легче было отличать один от другого. Их злоба качалась в сгустившемся воздухе, словно извивающиеся змеи.
— Ты звал нас, Диете?
Как только этот голос заскользил в воздухе, я представила себе Нотоль Сведущую, седовласую ведьму с лицом, кованным из золота, и изумрудами вместо глаз.
— Принятие вами собственной судьбы — великая радость для всех нас, младший брат, — заговорил широкобровый Парвен Воитель с аметистовым взглядом.
— А мы уже почти отчаялись, юный лорд, — заметил Зиддари, так отчетливо ощущавшийся здесь, что я представила, как его рубиновые глаза сверкают в тенях позади сферы; его голос все еще оставался голосом Дарзида, лейтенанта моего брата, некогда бывшего моим другом и поверявшего мне свои пугающие сны. — Мы чувствуем вашу жажду и ничего так не желаем, как утолить ее по вашей просьбе. Позвольте нам снять ваши оковы, чтобы мы, разделив это тело, смогли пользоваться нашей силой как одно целое. Сила — это ваше право по рождению.
Кейрон даже не пошевелился, чтобы помешать происходящему. Герик поднял руки к шару, кандалы звякнули и распались. Он стряхнул с ног обломки и еще раз глубоко, прерывисто вздохнул.
— Я слишком долго был бессилен, — произнес он. Он выглядел хрупким, словно зимний свет луны, И все же одним движением его указательного пальца меч вырвался из руки Кейрона и лязгнул, ударившись о дальнюю стену.
— Нет нужды в уродливых клинках. Моя казнь отменяется.
— Вот ты и показал себя наконец, Диете, — заговорил Кейрон. — Притворство отброшено. Радель не знал, что все его ухищрения бесцельны. Ты бы сделал все, чего он хотел, и без ока. Ты ведь все это время искал способ вернуться обратно, не так ли? Вот почему ты принес это из одного мира в другой, ожидая возможности отблагодарить своих приятелей после того, как принесешь весь вред, какой только сможешь?
Из кожаного кисета на поясе Кейрон достал что-то, блеснувшее золотом в неверном свете. Он бросил это на стол перед Гериком. Герик побледнел, медленно протянул руку и поднял свою маску, золотую маску лордов с алмазными глазами, которая вросла в его лицо, когда он стал Диете Разрушителем.
Мне хотелось кричать. Что же творил Кейрон? Я не ошибалась в Герике, нет. Но почему Кейрон возвращает его к отринутому им ужасу?
Кейрон не отводил взгляда от Герика. Он даже не моргнул.
— Я голоден! — закричал мой сын, судорога, идущая из самых глубин отчаяния, сотрясла его стройное тело. — Нотоль, помоги мне! Зиддари… Парвен… придите ко мне… наполните меня!
И когда его белые пальцы сжали маску и подняли ее к лицу, он издал звериный вопль изголодавшегося человека, увидевшего кусок хлеба. Вожделение исказило его черты, его глаза потемнели так, что сделались провалами бесконечной темноты. Ледяной порыв ветра пронзил мое тело, вторгшись в меня ощущением отталкивающего удовольствия лордов. Они получили его.
— Герик! Дорогое мое дитя, не делай этого! — Крик рвался одновременно с моих губ, из сердца и души. — Я знаю твое истинное сердце! Тебе не место среди лордов!
Герик замер, и Кейрон наконец пошевелился, безоружный, протянув руку так, что Герик не мог не увидеть ее.
— Иди ко мне, сын мой, — произнес он тихо. — Мой дорогой и возлюбленный сын.
На один краткий миг бездонные глаза Герика встретились взглядом с моими и ушли в сторону, остановившись на Кейроне. Весь мир, все звезды, вся огромная Вселенная в этот миг затаили дыхание вместе со мной. А затем Герик дотронулся до протянутой руки отца.
От их соприкосновения сотряслось основание Авонара. Злобная радость лордов, их развращенное удовлетворение и нескрываемое вожделение сменились смятением и ужасом, когда сначала Герик, а потом и Кейрон рухнули на твердый серый камень. На миг адская симфония боли, ужаса и визжащего неверия сотрясла мои кости…
… а потом на мир опустилась глубочайшая тишина.
Когда свет вращающейся сферы мигнул и угас, я увидела, как око и золотая маска, упавшие на пол, растеклись лужицей расплавленного металла, два алмаза плавали в ней, словно сияющие желтки в глазунье. Герик скорчился на каменном столе. Кейрон свесился с края, одна его ладонь все еще сжимала пальцы сына. В другой руке моего мужа лежала маленькая черная блестящая пирамидка — кристалл Дассина, к которому десять мрачных лет была привязана душа Кейрона, камень, хранивший его давно отсроченную смерть.
Я упала на колени рядом с ними, и во тьме, окутавшей меня, словно шерстяное одеяло, мои мокрые щеки тронуло теплое дыхание, невидимое прикосновение, полное бесконечной нежности и утешения. Кейрон забрал Герика в то единственное место, где он будет свободен от лордов. Горьковато-сладостный дар отца сыну, быстрый путь за Черту, в Л'Тьер, следующую жизнь.
А что же лорды?
Глава 32
Паоло принес свет. Я сидела на каменном столе, где, бледные и неподвижные, лежали Кейрон и Герик, и чувствовала, как они холодеют вопреки моей воле. Роксана сидела рядом, уткнувшись лицом мне в грудь, и тихо плакала. Пока я гладила ее по волосам, на меня снисходило какое-то спокойствие, несмотря на собственные непрестанно катящиеся слезы.
— Пришлось вернуться аж до первого поста, чтобы принести это, — сообщил Паоло, устанавливая небольшой чадящий факел в скобу на стене — так что картина разрушения открылась перед нами во всей ее неприглядной ясности. — Никого поблизости. Не понимаю. — Он смотрел на Герика, голос его был хриплым. — Думаю, теперь-то он от них избавился. Только нечестно это. Одиноки просто изведутся все.