— Я пасу овец у Лах Вристал. Начал я это дело лет двадцать назад, с одной только парой на расплод. Весь свой двенадцатый год я трудился от темна до темна, чтобы заработать свободу и этих овец. Когда мой долг был выплачен, я нашел себе уголок и построил домик для себя и скотины.
Я нашел себе жену во Вристале, и через пять весен у меня было двое сыновей и дочка — эти выжили, и только одного младенца я похоронил. Старший мой, Хью, вырос добрым овцеводом, работал со мной плечом к плечу. Дочка взяла на себя все хозяйство, едва ей исполнилось десять, когда ее мать померла от лихорадки. Не было ни дня, чтобы она не готовила, не пряла или не сбивала масло.
Только мой Том рос, как крапива под забором. Он родился с увечной рукой, и мать его избаловала. Он целыми днями бегал по холмам и играл на травяной свистульке. Нет, он помогал и пасти, и стричь овец, но только душа у него к этому не лежала, только к музыке и холмам. Я говорил ему, что он поймет, когда вырастет: только чтоб прокормить себя, ему придется работать вдвое больше, чем здоровому человеку.
Однажды, недавней ночью, Том вернулся домой поздно, и луна была в его глазах.
«Па, — сказал он, — я видел дорогу, которая ведет туда, где ты никогда не бывал».
«Полно дорог, где я не бывал, — ответил я, — но только не ближе чем в трех днях пешего ходу отсюда. Если овца может туда пройти, могу и я».
«Нет, па. Эта дорога ведет в другую страну. Небо там фиолетовое с черным и все в молниях, звезды там зеленые, а земля нет. Это сломанное место, па, и я хочу пойти туда и посмотреть, на что оно похоже».
Тогда я выпорол мальчишку, решив, что, должно быть, он напился во Вристале. Неважно, сколько я залил за ворот нынче ночью, дома у нас крепкой выпивки не жаловали. Но пока я бил Тома, он не сказал ни слова, не спорил и не кричал, как мог бы в другой день, только смотрел на меня молча, и в глазах его стояла луна.
Следующей ночью он снова поздно вернулся домой.
«Па, — сказал он, — я отведу тебя к этой дороге. Одноглазый человек сказал, что я принадлежу к той стране, а не этой, но я хочу, чтобы ты сам увидел ее, прежде чем я уйду. Вдруг ты мне поверишь и не будешь больше думать, будто я не гожусь тебе в сыновья».
«Ты что, связался с бродячим циркачом? — спросил я. — Все они воры, мошенники и лжецы».
«Он не циркач, па. Он горбун, не выше твоего ремня, с бородой до пояса. У него только один глаз, с фиолетовым зрачком, а там, где должен быть второй, — сросшаяся складка кожи».
«Ты опять пил, Том, — решил тогда я. — Я выколочу из тебя эту дурь».
«Я понимаю, па», — вот все, что он ответил, и встретил побои так мужественно, что у меня духу не хватило закончить дело, и я бросил розгу после пятого удара.
«Больше ты ночью из дому не выйдешь, — сказал я ему. — Будешь работать, пока не свалишься с ног, чтоб было не до выпивки».
«Мне надо уйти, па. Увидеть, что там за той дорогой под черно-фиолетовым небом».
Я привязал его к кровати двойными узлами, за руки и за ноги, но на рассвете он исчез. Веревки лежали на постели свернутыми. Мы с его братом шли по его следам, пока не нашли вещи: его запасную рубашку, нож — только что не свистульку, которую он себе вырезал. Все это было сложено на плоском камне, и оттуда не вело ни единого следа. Это случилось восемнадцать дней назад. С тех пор его никто не видел. Я приехал сюда искать циркачей, особенно одноглазого горбуна ростом мне по пояс. Боюсь я за Тома, думаю, в беду он попал. Не был он в пивной. Сейчас я это понимаю. Какой-то циркач вбил ему в голову все эти бредни, а мой Том — хороший мальчик, ему едва семнадцать исполнилось. Вот такая моя история, и, ежели надо, залейте ее элем, как собираюсь сделать и я сам.
Повисло глухое молчание. Только треск и шипение огня в очаге убеждали меня, что я не лишилась внезапно слуха. Сама история не слишком меня взволновала. Это было обыденным делом для бедняков Четырех королевств — терять сыновей молодыми, из-за болезни ли, из-за пьянства или из-за вездесущих лейранцев, вербовавших их в свою армию. И не менее обычным было винить в несчастьях ребенка волшебство или чудовищ. Но я остро чувствовала горе отца. До того как я попала в Зев'На, где наблюдала, как лорды похищают душу Герика, мне казалось, что нет ничего страшнее, чем увидеть мертвым свое новорожденное дитя. Но куда хуже оказалось терять ребенка, почти достигшего юности, смотреть, как разбивается вдребезги столь многообещающая жизнь.
С явным облегчением я коснулась руки Герика, лежавшей на скобленом столе. Его пальцы были холодны словно лед. Я быстро взглянула на него. Кожа его была бледна как мел, в расширенных глазах плескался мрак.
— Герик, в чем дело?
— Ни в чем, — прошептал он, отдергивая руку и отводя взгляд. — Все в порядке. Это просто история.
Хотя старик-рассказчик буквально зачаровал слушателей, повесть о пьяном сыне пастуха бледнела в сравнении с диковинными приключениями, выпавшими на долю самого Герика.
— Думаю, мальчик просто сбежал, — заметила я. — Отец его бил. Может быть, он таким образом пытается оправдать себя. Как ты думаешь?
Герик пожал плечами, кровь снова прилила к его щекам.
— Думаю, я бы сбежал, если бы меня избивали или привязывали к кровати. Может, теперь пойдем наверх?
Я положила на стол монету для хозяина гостиницы, и мы поднялись по лестнице, оставив нетрезвую компанию осушать кружки и бормотать о том, как бы им попасть домой до рассвета.
Сон не шел ко мне. Куда бы я ни пристроилась, топчан с соломенным тюфяком, казалось, отращивали там то бугор, то вмятину. Я задремывала и снова выныривала из путаницы снов, тревог и планов, которые казались в тот миг важными, но к утру не оставили и воспоминания. Каждый раз, когда я открывала глаза, я видела Герика — настороженный, он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Локтями он опирался о колени, прижимая ко рту сомкнутые ладони. Когда я в последний раз, вскоре после рассвета, очнулась от судорожного забытья, Герика в комнате не было. Я подхватила остатки нашего скарба и поспешила вниз искать его. В зале «Огненного козла» было не протолкнуться от разнообразнейшего люда: от торговцев до должностных лиц в украшенных кружевом шелковых камзолах и золотых ожерельях.
— Двое в Ванесту! Есть тут еще кто-нибудь в Ванесту?
— Отряд из шестерых человек, в Фенсбридж, ищет хорошего мечника!
Крики раздавались со всех углов зала. Страх перед разбойниками, заполонившими все горные дороги, вынуждал путников объединяться друг с другом для взаимной защиты, куда бы они ни направлялись. Солдаты Эварда были далеко, воюя в Искеране или выслеживая тех, кто не платил налоги и подати, питающие эту бесконечную бойню. Охранять дороги от бандитов никого не оставили, а число шаек росло с каждым днем, так что люди отчаивались прокормить себя и свои семьи. У представителей местных властей, вроде Грэми Роуэна, людей не хватало, а территории были слишком велики, чтобы объехать их хотя бы за год.
— Две дамы в Юриван! Присоединятся к семье или большому смешанному отряду. Головорезам и крестьянам просьба не беспокоиться.
Я протолкалась сквозь душный, битком набитый зал и отпихнула неопрятного мужика, от которого разило перегаром, — он вытаращился на меня и заявил, что готов взять меня, куда бы я ни пожелала отправиться. Одернув свой вдовий чепец, я выбежала во двор в поисках Герика.
Грязный двор был забит лошадьми, повозками, скарбом и еще большим числом людей, в основном выглядящих беднее, чем те, кто теснился внутри. Знакомая долговязая фигура суетилась около десятка лошадей, угощая каждую ласковым словом и пригоршней овса из холщового мешка, висящего на плече. Я готова была поклясться, что каждое животное становилось радостнее после того, как Паоло трепал его по холке и шептал что-то на ухо. Среди лошадей виднелся серый мерин Герика по кличке Ясир, а рядом стояла моя гнедая кобыла Кельти — их взяли в путь не на продажу, а на случай, если мы предпочтем отправиться дальше верхом.