– Давай, ставь коробки плотно, в угол – сказал водитель Артёму. Хотелось улыбнуться, услышав снова этот голос, или даже рассмеяться, но Артёму было не до смеха.
Едва переложив коробки с одного поддона, Артём брался за другие. В прицепе внутри лежало четыре пустых поддона – значит, четыре поддона с цеха можно было завезти в прицеп прямо на погрузчике, а пустые поддоны забрать. Это отчасти упрощало бы работу, если бы бетонная кромка эстакады не была вся в ямках и трещинах: колесики погрузчика проваливались в них, и приходилось подталкивать коробки плечом.
Вскоре Макар стал привозить коробки с мороженым не на поддонах, а на телегах.
– Там в мешках по десять килограммов – оправдывался Макар, показывая пальцем на пластиковые ящики и коробки. – Атам контейнеры, те самые, которые вы сегодня с Жанкой наделали. Мороженое еще замерзнуть не успело, мягкое. Да, и осторожней будь, сам убирать будешь, если мешок порвется. Они же «самые лучшие в мире»! Начальство заботится о нас по полной программе!
– Ясно – сухо пробурчал Артём.
Он думал об Алине. Что она сказала бы, увидев, как тяжело ему?
Наверное, посоветовала бы бросить все и попросить кого-то помочь. Да, девушек не понять, у них своя логика, свои понятия о том, что можно и чего нельзя. Им кажется, что все вокруг непременно и по первому зову будут оказывать им содействие абсолютно во всем: от перепрограммирования плеера до покупки картошки, когда тащить пятикилограммовую сетку от магазина просто несолидно.
На потолке прицепа-рефрижератора скапливался конденсат. Капли капали Артёму за шиворот. Мерзли ноги – пол был холодным и скользким. По лицу же скатывался пот. Теплый, он щекотал лоб, склеивал ресницы, был солоноватым на вкус.
«Нет, Алинка точно бы ужаснулась и покрутила пальцем – решил Артём. – А где я еще заработаю столько? Где? Только здесь, это точно».
Артём устал. Он двигался все медленнее и медленнее. Водитель все курил и изредка заглядывал в прицеп, давая советы, как и куда ставить коробки.
– Давай, не спи, еще немного совсем осталось – наконец сказал он.
Действительно, Макар прикатил две телеги и, помогая Артёму переложить коробки в прицеп, заметил:
– Все, это последние.
На улице было уже совсем светло. Фонарь над эстакадой погас, и внутри рефрижератора стало совсем темно. Поставив в самый центр последние коробки, Артём вышел и сел по-турецки прямо на асфальт.
– Что, малец, забегался? – дымя сигаретой, спросил водитель. Артём молчал. Ему не хотелось как-то выдавать свою усталость. – Держи, это тебе.
Водитель протянул Артёму две купюры по сто рублей.
– Бери – тихо сказал Макар, которому досталось столько же. – Так положено.
Артём стянул перчатки, которые от инея и конденсата стали тяжелыми и какими-то липкими. Он молча взял купюры, свернул их и сунул в карман старых джинсов, которые здесь, в цеху, носил как рабочую одежду. Все тело ныло, покалывало в пояснице. Артём медленно поплелся в цех, на ходу снимая фартуки и размахивая перчатками.
Едва поднявшись по лестнице, Артём почувствовал неладное – к ставшему уже привычным шуму оборудования добавились отчаянные крики. Василич вопил, что есть силы:
– Ну как так можно? Я не понимаю? Вы что, вконец сошли с ума? Сейчас приедет «скорая», и что я им скажу? Нет, сколько живу и работаю, никогда такого не видел!
Аня сидела на деревянной скамейке, стоявшей у мастерских перед входом в цех, и, прислонившись к стене, спокойно ела мороженое, неторопливо откусывая от вафельного стаканчика. По ее виду Артём сделал вывод о том, что эта ночь кажется полным безумием не только ему одному.
– Ты выглядишь замученным, Тёма – тихо произнесла Аня и снова откусила мороженое.
– Да, так и есть – не сразу ответил Артём. – Хотя, ты на себя-то смотрела в зеркало? Мешки под глазами вон какие. Кстати, чего там Василич кричит-то? Все воспитывает?
Аня удивленно посмотрела на Артёма.
– Как? Где ты был все время?
– На эстакаде, грузил мороженое, – Артём, пытаясь хоть что-то понять, заглянул в цех через приоткрытую стеклянную дверь, затем присел рядом с Аней, на противоположный край скамейки. – А что?
– Да ничего! – она засмеялась. – Вот, «скорую» ждем!
Артём задумался.
– Это я уже знаю! Только чего в этом смешного? Что произошло-то?