Она начинает свой обход около семи часов. Берет корзину и метелку из тростника. Ей надо вычистить двадцать домов (и так каждый день), так что приходится поторапливаться. Она идет по обочине дороги, опустив глаза, спрятав под платком лицо. В некоторых деревнях далитов заставляют нацеплять на себя воронье перо, чтобы все знали, кто они. В других – им полагается ходить босиком: всем известна история неприкасаемого, которого побили камнями только за то, что он надел сандалии. Смита входит в дома через заднюю дверь, она не должна встречаться с жильцами и тем более разговаривать с ними. Она не только неприкасаемая – она должна быть еще и невидимой. В уплату за свою работу она получает остатки пищи, иногда старую одежду, все это ей бросают на землю. Не касаясь, не глядя на нее.
Иногда она вообще ничего не получает. Одна джатская семья вот уже несколько месяцев ничего не платит. Смита хотела прекратить это, как-то вечером она сказала Нагараджану, что больше туда не пойдет, пусть убирают свое дерьмо сами. Но Нагараджан перепугался: если Смита не станет туда ходить, их прогонят, ведь у них нет своей земли. Джаты придут и сожгут их лачугу. Смита знает, на что они способны. «Вот поотрубаем тебе ноги», – сказали они одному такому же, как она. Позже его и правда нашли на соседнем поле с отрубленными ногами и облитым кислотой.
Да, Смита знает, на что способны джаты.
Поэтому на следующий день она снова пошла туда.
Но сегодняшнее утро не такое, как всегда. Смита приняла решение, оно пришло к ней, как откровение: ее дочка пойдет в школу. С трудом убедила она Нагараджана. Ни к чему это, говорил он. Ну, научится она читать и писать, но ведь здесь никто не даст ей работы. Как ты родился чистильщиком уборных, так им и помрешь. Это передается по наследству, из этого круга никому не вырваться. Это – карма.
Но Смита не уступила. Она завела тот же разговор назавтра, и через день, и заводила все последующие дни. Она не желает брать Лалиту с собой на работу, не станет она показывать ей, как чистить уборные, не собирается смотреть, как ее дочку рвет в канаву, так же, как выворачивало когда-то ее саму. Нет, не будет этого. Лалита должна пойти в школу. Нагараджан в конце концов отступил перед ее решимостью. Он знает свою жену, знает силу ее воли. Эта маленькая темнокожая далитская женщина, которую он взял за себя десять лет назад, сильнее него. В общем, он уступил ей. Пусть. Он сходит в деревенскую школу и поговорит с брахманом[5].
Одержав победу, Смита улыбнулась украдкой. Вот бы и ее мать так же боролась за нее, она с радостью и сама переступила бы школьный порог, села среди других ребят. Научилась бы читать и считать. Но это было невозможно. Отец Смиты не был таким добрым, как Нагараджан, он был раздражительным и жестоким. Он бил свою жену, как и все мужчины здесь. Жена мужу не ровня, любил он повторять, она ему принадлежит, она – его собственность, его рабыня. Она должна подчиняться его воле. Отец скорее стал бы спасать корову, чем жену, это уж точно.
Смите же повезло: Нагараджан ни разу не побил ее, ни разу не оскорбил. Когда родилась Лалита, он даже согласился сохранить ей жизнь. А ведь совсем неподалеку новорожденных девочек убивают. В деревнях Раджастана их живьем закапывают в землю – сразу после рождения кладут в коробку и засыпают песком. За ночь девочки умирают.
Но здесь не так. Смита смотрит на Лалиту, которая причесывает свою единственную куклу, сидя на корточках на земляном полу лачуги. Такая красивая. У нее тонкие черты, длинные, до пояса, волосы, Смита каждое утро расчесывает их и заплетает в косы.
Моя дочка научится читать и писать, думает она, и ей становится радостно от этой мысли.
Да, сегодняшний день она запомнит на всю жизнь.
Джулия
Палермо, Сицилия
– Джулия!
Джулия с трудом открывает глаза. Голос матери раздается снизу.
– Джулия! Scendi! Subito![6]
5
Члены высшей варны (сословия) индуистского общества. Из их среды на протяжении многих столетий выходили писцы, священнослужители, ученые, учителя и чиновники.