И, уладив таким образом дело, вышеназванные князья вернулись домой. Сплитчане же, уверовав в могущество Хугрина, надеялись благодаря ему исправить свое положение. Придя тогда к архидиакону и капитулу, они настаивали, чтобы те, дав согласие на избрание, поторопились послать за избранным. Однако архидиакон вместе с другими не соглашались, зная, что подобное избрание не имело силы, поскольку являлось величайшим позором для церкви. Но снедаемым пагубной язвой ненависти казалось, что архидиакон усердствует не ради справедливости, а старается ради себя и все еще питает надежду на то, что его прежнее избрание останется в силе. Тогда судья Мургия, пресвитер Фуск и другие, мучимые злым безрассудным подозрением, принялись активно подстрекать народ, добиваясь от архидиакона, чтобы он лично отправился за избранным. И хотя архидиакону не нравилась личность избранного, а в особенности — процедура незаконного избрания, он, однако, решил уступить, чтобы его не подозревали в каком-то злом умысле, но он ни за что не соглашался идти прежде, чем сами зачинщики безрассудства собственными устами не признались в том, что они действовали против Бога и своей совести, похищая печать и учиняя противоправные действия. Так что архидиакон отправился в путь не столько по доброй воле, сколько по принуждению. Пошел он в Венгрию в сопровождении мирянина Иоанна Витала. Там в присутствии господина короля Белы и его курии он, как бы то ни было, вновь избрал Хугрина. Последнему король там же предоставил должность комита в городе Сплите, управление над островами[421] и некоторыми другими имениями[422].
Когда архидиакон возвратился домой, он не нашел в живых ни Фуска, ни Мургию, ни некоторых других, которые более остальных беспутно и легкомысленно стремились к умалению прав церкви. А король, находившийся под праздник Пасхи[423] на Уране, распорядился освободить всех пленных, получив от сплитчан пять тысяч либров.
Господин архиепископ Хугрин, придя с большим количеством всадников и клиентов, расположился на жительство в архиепископском доме. Позднее, по прошествии полных трех лет, в 1247 году от искупления, 20 октября, имея около сорока лет от роду, этот самый Хугрин по папскому распоряжению получил посвящение в церкви блаженного Домния из рук своих суффраганов, а именно епископов Трегуана Трогирского, Николая Хварского, Варфоломея Скрадинского и Филиппа Сеньского. Он был возвышен одновременно до положения архиепископа и комита, но, не довольствуясь этим, он всеми силами беспрестанно стремился к высшим почестям и богатству. Он кичился своим знатным происхождением, похвалялся юношеским пылом; статность и привлекательная наружность, выделявшие его среди других, не позволяли ему считать себя заурядным человеком. Всецело увлеченный мирскими делами, церковными, считая их вроде как излишними, занимался лениво и заботился о них по возможности меньше. Отдавая всего себя светской суете, он не искал общества мудрых и благочестивых, а радовался, находясь в окружении военных. Но так как на содержание войска ему не доставало собственных средств, он протягивал руку к чужому и недозволенному, стремясь сравняться с венгерскими прелатами в образе жизни, одежде и количестве свиты. А потому он оказался суровым сборщиком податей и обременительным властителем и для клириков, и для мирян, и для монастырей. Он также попытался лишить каноников всех прав и обратить в свою пользу целых четыре части десятины, однако из-за сопротивления архидиакона и других ему это не удалось сделать, хотя вопреки обычаю своих предшественников он все-таки присвоил часть, предназначенную для бедных. Но так как ему не позволяли удовлетворить всю его алчность за счет церковного имущества, то узы любви не связывали взаимным согласием сердца [архиепископа и клириков], однако язва губительного раздора все чаще приводила их к спорам и препирательствам. Да и миряне были обмануты в своих надеждах ничуть не меньше, поскольку они полагали, что он будет сильным и воинственным противником врагов народа, а он, напротив, держа себя с ними мягко и миролюбиво, всю свою непреклонную строгость стремился выказать на гражданах. С добрыми людьми он был раздражителен и грозен, с дурными — щедр и учтив. И как-то так получилось, что для всех он оказался тягостным и невыносимым, из-за чего всегда и он к гражданам, и граждане к нему относились с подозрением и неприязнью.
422
После избрания Хугрина Бела изменил свое отношение к Сплиту. Сплитской архиепископии была пожалована Цетиньская жупания (CD, IV, р. 212-213); Бела способствовал и улаживанию сплитско-трогирских отношений (Ibid.,р. 255-256).