Человек выдал мне еще несколько проверенных временем афоризмов, а затем приступил к вербовке.
Сеймур замолкает, как бы ожидая, что с моей стороны последует какой-нибудь вопрос, однако задавать вопросы у меня нет желания, по крайней мере сейчас.
— Для большей ясности необходимо сказать, что при вербовке я очень упорствовал, хотя делал это лишь ради того, чтобы придать себе больший вес. А вот когда меня пытались связать по дружбе с Дэвисом, мне удалось сохранить твердость до конца. Мне доверили самостоятельное задание, я стал быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный, Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его…
Сеймур умолкает, на этот раз надолго.
— Вы возненавидели людей, которых любили, а вместе с ними возненавидели все человечество, — говорю я ему.
— Зачем преувеличивать? — устало отвечает американец. — Никого я не возненавидел. А к тем двоим испытываю нечто вроде благодарности за то, что отрезвили меня.
— Но ведь они жестоко ранили вас.
— Раны пустяковые.
— Да, но зато они постоянно болят.
— Особенно не чувствую, чтобы они болели. В какой-то мере напоминает застарелый ревматизм — дает о себе знать, как только начинает портиться погода.
Он смотрит на часы.
— Ну что ж, не пора ли по домам?
«По домам, не по домам, а банки уже закрыты», — отвечаю про себя, поднимаясь со скамейки.
Мы опять идем по дорожке, но на сей раз к стоящей за рестораном машине.
— Все это не столь важно, — поводит итог Сеймур, — важнее другое: понять, как непригляден этот мир людей-насекомых, и почувствовать себя свободным от всех его вздорных законов, норм и предписаний. Свободным, Майкл, совершенно свободным, понимаете?
— Неужели вы считаете себя совершенно свободным?
— Да! В пределах возможного, конечно.
— Вы хотите сказать, что теперь свободны и от бюро расследований, и от разведывательного управления?
— О нет! Я не собираюсь говорить больше того, что уже сказал! — отвечает Сеймур и неожиданно смеется чуть хриплым смехом.
Глава 6
Мне совсем не до научных исследований, но ничего не поделаешь; в целях легализации и следующий день приходится начать с науки. Опять наведываюсь в священный храм — Королевскую библиотеку — и даже беру на дом книгу «Миф и информация» некоего Уильяма Т. Сеймура. Затем, выскользнув на улицу уже знакомым путем, сажусь в первое попавшееся такси.
Пока машина летит к центру, я бегло листаю книгу Уильяма Т. Сеймура, чтобы убедиться, что в ней отражены знакомые мне идеи. Труд выдержан в строго научном стиле, но строгость эта и, пожалуй, сухость скорее подчеркивают мизантропическое звучание этих идей.
Выйдя из машины в заранее намеченном пункте, я без промедления впрягаюсь в банковские операции. В это утро ветер сильнее обычного, и в нем уже ощущается холодное дыхание осени. В данный момент это природное явление для меня не помеха, напротив, попутный, почти ураганный ветер лишь ускоряет мой стремительный бег от банка к банку.
Давать подробное описание моих визитов в эти солидные учреждения означало бы без конца варьировать уже знакомые две фразы. Мою, выражающую желание внести какую-то сумму на счет господина Тодора, и банковского чиновника, выражающего недоумение по поводу того, что я ищу какого-то несуществующего Тодора. Несуществующего — что правда, то правда. И все же…
Единственное утешение — проверка идет довольно быстро. Перебрасываюсь на такси в другой, более отдаленный квартал, потом в третий. Список неисследованных учреждений становится все меньше, а тень сомнения в моей голове все больше сгущается. Быть может, я иду по следу человека, которого давно нет в живых? А может, человек этот, живой и здоровый, находится где-то очень далеко от этого города ветров?
Вхожу в какой-то третьеразрядный банк. Помещение не слишком респектабельное: вместо мраморных плит — обыкновенный дощатый пол, почерневший от мастики, вместо бронзовых люстр — засиженные мухами шары, излучающие слабый свет в полумраке хмурого зала. Подхожу к окошку, где принимают вклады, и произношу свою обычную фразу. Чиновник, не вставая с места, выдвигает ящик с карточками. Клиентура этого банка, очевидно, столь немногочисленна, что картотека легко вместилась в один ящик.