— А где десерт? — искренне удивилась я.
— Да там… — Он поморщился, подвинул тарелки ровнее, словно это помогло бы естественно сменить тему.
— Что?
— Мне не хочется ничего…
— Даже яблочный штрудель?..
— Его разобрали, — раздосадованно ответил он.
Кэмерон, наконец-таки, явился: с тарелки, выделенной специально под курицу, он скинул каждому из нас по паре небольших ножек — и про себя, конечно, не забыл.
— Это лучшее, что там было, — печально вздохнул гурмэ и принялся вспоминать с мужем вслух, как хорошо готовят курятину в забегаловки возле его бывшей квартиры.
Люк уныло наматывал на вилку спагетти. Моя левая рука, как змея среди камней, оползла стакан с газировкой, ухватила за самый край десертную тарелку и переставила соседу на поднос.
— Я не фанатею от штруделя, в отличие от кое-кого, — пояснила я вполголоса изумленному Люку. — Мне любой десерт подойдет. Который ты потом мне принесешь. А сам ешь это.
Люк долго смотрел на меня, как если бы слышал произносимые мною слова с задержкой, обдумывал каждое слишком тщательно. Потом взглянул на посыпанный сахарной пудрой кусок рулетообразного пирога… и нерешительная улыбка подростка, растроганного сущим пустяком до глубины души, которая предназначалась мне, досталась в итоге именно десерту.
— Согласен только на половину, — почти шепотом вымолвил Люк. От одного взгляда на него такого, тихого, чувствительного, сердце пускалось в безудержный пляс. Жаль, это не побочка от обезболивающего и так просто, увы, не пройдет…
========== Часть 6. Вторая половина ==========
Несколько верхних этажей лайнера, «дырявые» посередине, образовывали колодец, на дне которого вдоль выложенной дикими камнями дорожки, ведущей к нескольким садовым качелям, журчали и не фонтанчики, а подобие лесных ручьев. Этот островок природы окружали крупные растения с большими жесткими листьями; из прикрученных к колоннам динамиков доносилось пение птиц; журчание заполняло разум, вытесняло из него все, что могло, и я погружалась в сон, лежа у отца на коленях. На качелях напротив Кэмерон и Люк вполголоса обсуждали планы на ближайшие дни, шуршали картами-брошюрами, нумеровали развлечения, представленные в них с завлекающими описаниями и яркими снимками. У них всегда приключения, драйв, события, а на нашей с папой половине жизни — тишина, покой, созерцание и размышления о жизни. Вероятно, того не замечая, отец гладил кончиками пальцев мои волосы, сам постепенно впадал в дрему, отстраняясь от вечных забот, — ему полезно, ответственному руководителю что на работе, что в сожительстве с взбалмошным супругом.
Мне снился удивительный сон. Короткий, но волшебный. В аудитории, заполненной лестницей рядов, шумели мужские и женские голоса, молнии на рюкзаках и сумках, клавиши ноутбуков, толстые тетради не доверяющих технике студентов. Сидящая слева несуществующая в реальности подруга — с лицом невыразительным, незапоминающимся, как и бóльшая часть сна, — пихнула меня в бок локтем и кивком указала на открытые двери:
— Смотри какой…
Порог аудитории переступил закинувший на одно плечо рюкзак Люк, выше себя настоящего, с опрятной небритостью на подбородке, лишний раз подчеркивающей для меня его совершеннолетие. Он поднимался по лестнице твердо, без спешки, без внутреннего вызова, какой часто гремит в его шагах, когда он взбегает наверх, перемахивая через одну, а то и две ступени за раз. На губах красовалась едва заметная усмешка. Не смотря никуда конкретно все это время, он внезапно остановился у моего ряда, свободного справа места. Взгляд опустился плавно, мол, о, тут уже кто-то сидит.
— Я присяду? — бархатно спросил он.
Кивнув, я улыбалась ему как старому другу, которого не видела вечность, а он был вежливо холоден — потому что я для него незнакомка. К превеликому счастью, я этому парню «никто»…
За темнотой закрытых век корабль качало уж слишком сильно. Подо мной, так и не вырвавшейся пока полностью из сонного болота, была пустота, только под левым ухом за надежной стеною тепла билось чье-то громкое мощное сердце. В нос просачивался отцовский парфюм… Я снова маленькая девочка с арсеналом игрушечного оружия в детской; за спиной — никакого бесполезного образования, полученного ради ненавистной, как выяснилось слишком поздно, профессии; Люк если и успел уже родиться, то очень мал и больше похож на издающую милые звуки куклу, какие рекламировались охапками в «магазине на диване»… Только гипс давил под грудью и портил всю спасительную иллюзию.
Тени рассеивались, через веки просачивалась приглушенная рыжина от горящего справа встроенного в стену светильника. Я открыла глаза, потянувшись на застеленной полке, — Люк, боковым зрением приметив мои движения, опустил на живот портативную игровую приставку, потянул за провод под подбородком — и наушники-капли послушно спрыгнули ему на грудь.
— Мне казалось, мы поделили «этажи»… — припомнила я сонно.
— Ну… Да, но… Да… — нехотя согласился он, не найдя аргументов против. Поднялся, закинул приставку на верхнюю полку, но, уже ухватившись за ее край, чтобы скрыться над моей головой, прижался к ней лбом и произнес с закрытыми глазами: — Я думал помочь тебе переодеться… С гипсом-то сложно будет, если не невозможно…
— Я буду спать в этом, — кисло окинула я взором наряд, в котором расхаживала с самого утра, оделась еще в доме на колесах. Кажется, что это было так давно… Время — та еще жвачка.
— А завтра расхаживать по кораблю тоже в этом будешь? Все четыре дня? И душ принимать не станешь?..
— Да хватит допытываться, я не знаю! У меня выбор какой-то есть благодаря тебе?!
…Черт, это было грубо, даже очень; зря я сорвалась, но беспомощность стыдит и пугает…
Вместо обид и ответных криков, Люк присел на край моей постели. Смотрел в глаза, пока молчал, однако стоило его словам зазвучать, Люк тотчас уперся взглядом в скрепленные в замок руки.
— Я здесь, чтобы во всем тебе помогать… Переодеваться и принимать душ в том числе…
— Да как вообще… — в смятении прижалась я к стенке, попытавшись отстраниться от его неподвижной сгорбленной спины.
— …Мне тоже… неловко от мыслей об этом, но иногда нужно игнорировать такие эмоции, чтобы дела делались… Нам уже должно быть заметно легче — после того, что было…
Его последняя фраза ошпарила мои щеки стыдом, в следующий же миг заморозило их виной, и от резкого перепада надуманных температур кругом пошла голова!..
— Ничего не было… — тихо буркнула я, сев и притянув к груди и гипсу колени.
— Да что ты, — вдруг нахмурился Люк, — а я вот помню, как ты скакала у меня на лице!
— Господи, хватит!..
— Н-ну и что тут такого?.. — вновь зажался он. — В животном мире родственникам нельзя заниматься друг с другом сексом, чтобы не появлялось больное потомство, от этого ноги растут. Но мы с тобой не родные — и уж точно детей не планируем…
— И что, по-твоему, это значит, что можно делать что вздумается?!
— Да, именно это. А еще я видел в передаче про изучение приматов, что какой-то вид обезьян использует секс для укрепления дружбы: поссорились две обезьяны — помирились через дружеский петтинг и сексом отпраздновали, невзирая даже на пол.
— Не знаю, как ты, а я — не обезьяна…
— Да это ж ты все начала, — заслуженно вскипел Люк, — а делаешь меня крайним, на меня срываешься!.. У меня весь мир перевернулся, — спокойнее и на порядок грустнее добавил он, буравя взглядом соседнюю полку.
— Прости…
— …Он и раньше был набекрень… но тогда, у бассейна, окончательно сделал сальто…
— В смысле?..
— Ну… Представь себе, очень непросто иметь привлекательную сестру, когда проходишь через половое созревание…
— Это ненормально!..
— Уж чья бы корова мычала!
— Себя я тоже осуждаю, поверь!