Как и в местах, где мы останавливались прежде, отец взял два двухместных номера — и порывался поселиться со мной, чтобы капать на мозги по поводу «болящей» руки сутки напролет!.. К счастью, вмешался Кэмерон: сжав плечо супруга, он что-то шепнул ему на ухо, у того дернулись вверх брови, — и я бы подумала, что Кэмерон сказал ему нечто мудрое, если бы его рука, сползая с отцовского плеча, не перечеркнула грудь тягуче, давяще, с концентрированным желанием, заключенным в одном элементарном прикосновении… Нет, это была пошлость. Определенно она. И это сработало! Отец отдал нам с Люком по карте (дубликата ключей от нашего номера у родителей на этот раз не оказалось), и мы вдвоем поспешили заселяться. Я вышагивала впереди с картой; свою Люк нес в зубах, так как руки были заняты нашим багажом. Со стороны выглядело так, словно у меня завелся личный беллбой!
Номер был простой, комфортный, без роскоши — самое то. Две вполне обычные деревянные одноместные кровати, пара тумбочек, платяной шкаф при входе, письменный стол с вмонтированным в него зеркалом да стул. Два небольших, но очень удачно расположенных окна оставляли от стены всего ничего в качестве преграды для света, и потому он затапливал комнату, создавал иллюзию слабого сияния на наволочках и простынях, частично выглядывающих из-под покрывал с эмблемой отеля. Тут вообще везде она была: может, чтобы меньше воровали? А то так-то и тапочки нельзя с собой увозить (такие же, как и халаты с полотенцами, можно купить в фойе в качестве памятного сувенира), но некоторые постояльцы в своей наглости заходят куда дальше: из номеров вполне могут пропасть занавески, подушки и даже стул (в развинченном виде). Возможно, поэтому здесь он всего один: вполовину меньше трат на стулья при столкновении с подобными изобретательными жадными ворами.
Багаж отправился дремать на дно платяного шкафа; уморившийся Люк облегченно плюхнулся на ближайшую кровать и таким образом безмолвно забил ее для себя. Я подошла к соседней, замерла у окна. Внизу отчетливо был виден внутренний двор: темно-зеленая листва волновалась на наверняка приятном для кожи ветру, прозрачная вода играла световыми сетчатыми узорами в синеватых бассейнах. Какой садизм…
— А чего ты в штанах? — поинтересовался Люк, когда я поникше села на свою постель; матрас задорно запружинил в ободрении.
— Я не могу сказать, это личное… — буркнула я под нос, и Люк приподнялся на локтях, не спуская с меня глаз.
— Ну, раз так… Но снимай их и скажи, где в чемодане у тебя купальник: я помогу переодеться.
— Я не буду плавать.
— Почему?! — переспросил он таким тоном, будто я призналась, что собираюсь проглотить щенка.
— Потому что у меня сломана рука! — сердито обернулась я вполоборота.
— Ну и плевать, пакет повяжу, ни одна капелька на гипс не попадет!
Он самолично вытащил на свет мой чемодан, открыл податливую молнию среднего отделения и принялся копошиться в моих вещах.
— Дело не только в этом!..
— А в чем еще?
— Я не… — От колючего, как еж, стыда, застрявшего где-то между горлом и грудью, я закусила нижнюю губу. Люк, по-прежнему согнутый над моим чемоданом, вопросительно уставился на меня. — …Я не могу побрить ноги, ясно?.. А значит, не могу надеть купальник…
— Можешь, конечно! — фыркнул Люк. Поиски его быстро увенчались успехом: он нашел купальник, нижнюю его часть кинул на край моей кровати, а лифчик после непродолжительных раздумий зачем-то приложил к себе поверх футболки и повернулся к зеркалу. — Мне идет? — с широчайшей улыбкой озадачился он. — Или считаешь, что кокосовый лифчик и юбка из травы будут смотреться лучше?
Тихий, приглушенный смех вырвался наружу из моих легких как пенистая волна, которая смогла-таки протиснуться меж скал — меж разочарования в себе, психологической усталости, печали и сожалений… Погрустнела я быстрее, чем сделала новый вдох, и Люк расстроенно опустил руки, сжимающие мой бюстгальтер, переступил через чемодан, случайно пнув его, и уселся рядом на мою постель, плечом к плечу, комкая верх купальника.
— Да ладно тебе, не купаться из-за такой глупости: ты этих людей никогда больше не увидишь — какая разница, что они там увидят, заметят или узнают?
— Мне не перед ними будет стыдно за свой вид, а перед собой. Это же как… выйти из дома, если волосы спутаны после сна и чуть ли не вверх стоят!..
— Я так частенько делаю — и ничего.
— Ты — парень.
— А какая разница?
— Большая, — не имея конкретного ответа, шаблонно возразила я.
— А по-моему, девчонки-пофигистки круты, — попытался поддержать меня Люк. Чем только больше расстроил!.. Я не такая… Значит, нравлюсь ему еще меньше, чем могла предположить… — Хорошо, — примирительным тоном озвучил он. — Если для тебя это так важно, я помогу и в этом. Правда… не знаю… и никогда не делал… так что могу с тебя чутка кожи снять, наверное, — побледнев, добавил он, — но любая моя ошибка будет на твоей ответственности, раз такие глупости для тебя имеют неоправданно большой вес…
Было разумнее, наверное, отказаться от его предложения, тем более после такого устрашающего предупреждения, но левым виском я чувствовала, как за стеклом внизу маняще поблескивает на солнце вода, как блики купаются в ней, чистейшей, прохладной, будто серфят на мелкой ряби… И я согласилась. Испытание для нервов получилось то еще! Одно хорошо: как только ты видишь, что к твоему обнаженному телу приближается чужая дрожащая рука с острым станком для бритья, переживания о собственной наготе резко уходят на второй план! В одном только «рукаве» для гипса я сидела на краю белоснежной ванны, под напряженными пальцами ног мягкий, как спина овечки, коврик собрался в складки; стоя передо мной на коленях, Люк сперва долго гладил мои ноги, чтобы как можно лучше распределить пену для бритья, а после розовой бритвой оставлял широкие чистые полосы на коже, будто расчищал снег перед домом, накопившийся за последние дни. Без порезов, увы, не обошлось: бритва сердито куснула меня раз под коленкой, пошла кровь — Люк испугался и вскоре оплошал еще пару раз, уже с другой ногой. Бритье бедер у самых половых губ могло стать глубоко интимным моментом, если б не страх, что и туда вот-вот придется прикладывать туалетную бумагу, чтобы остановить кровь… Но далее, к счастью, Люк справился без эксцессов.
— Могу и там побрить, — смело кивнул он в сторону моей киски. Уверившись в своем мастерстве, он попытался покрутить бритву в пальцах, как ковбой пистолет, но уронил ее на коврик и шепотом выругался.
— Обойдусь, — искренне мотнула я головой и поднялась. Бортик ванны все это время неудачно передавливал ноги, так что они порядком занемели, отчего моя походка стала ватной. — Побуду, как ты выразился, девчонкой-пофигисткой.
Для эффектности сказанного я вышла из ванной, но успела увидеть довольную улыбку, осветившую его лицо… Но отправиться сразу к бассейнам, умиротворяюще перешептывающейся гавайской растительности да беседкам с травяными крышами, увы, не получилось. После оглушительного стука в дверь, который, если б мы не закончили, точно заставил бы Люка срезать бритвой чуток кожи, отец криком уведомил меня, что сейчас же мы отправляемся к врачу. Несмотря на заверения Кэмерона, что я в порядке и что супругом завладела типичная родительская паранойя, тот все же выискал в Интернете ближайшую клинику. Возможности отказаться он мне просто-напросто не оставил, как Кэмерону и Люку — сопровождать нас. Папа посчитал, что без их моральной поддержки и вечных поддакиваний я расколюсь быстрее и признаюсь, наконец, как сильно у меня болит рука и как долго и мученически я все это время терпела втихомолку, лишь бы не испортить долгожданный семейный отдых! Вот только рука почти не болела, а с тем монотонным нытьем, какое все же имело место быть, отлично справлялись обезболивающие, выписанные мне в Сан-Франциско.