— Смелый — да! — согласился Потапыч. — Рисковый! Но нашел-то не он. Он — приезжий. Рекомендованный нам из города. Однако не чужой. Не решился бы чужой на такое, тут ты прав! А нашел-то я. Потому меня тут президентом и посадили. Мальчишкой я тут, за болотом, лошадей пас. Потом уток стрелял. Озер в наших местах мало. Когда перелет — утки и на болото садятся, и на Сыч. Лишь бы вода! Устают! Тут и бери их. И сейчас беру… А вот жито тут раньше не сеяли. Велико по нашим местам болото! Уйдешь — не сразу вернешься. Даже если и короткая гроза — тоже надолго отрежет. Лодку бы тут держать — так по Большому Сычу домой доплывешь. Но не сохранялись тут лодочки… — Потапыч опять глубоко, протяжно вздохнул, и мне подумалось, что в какие-то далекие годы припрятывал он в здешних прибрежных кустах одну самодельную лодку за другой, а потом не находил их. — Не сохранялись, — повторил он с явным сожалением. — В другую область, видно, их угоняли. Свои-то не возьмут… Куда свой с чужой лодкой спрячется?.. Так тут до запрета целина и стояла. И дальше стояла бы, если б не дорогой наш Никита Сергеич… А уж как стали подчистую овсы искоренять, — я и предложил. Тихо, понятно, не на собрании. Привез председателя сюда, показал. Потом плуги сюда приволокли, бороны, сеялку, косилку и подняли целину! Безо всяких лозунгов, митингов и без тракторов. Сюда трактор и не пройдет. Лишь гать порушит, сам завязнет. Сюда дорога — только для лошадок.
— И вы тут круглый год?
— Для того и дом срублен. Я и полю сторож, и урожаю, и технике. Иной год подолгу отсюда овес не вывезешь. Люди выйдут, лошадей выведут, а телеги — стоят, ждут погоды. И технику отсюда не забирают, здесь ремонтируют в погожие дни. Чего ее по болоту таскать? Она все равно из списанной, нигде не числится. Вон в моем амбаре вся и стоит. Тоже надо охранять. Хоть и тихие места, да мало ли…
— А покушался кто-нибудь на технику?
— Так-то вроде никто… Не приходилось ловить. А брось без присмотра — растащат! Как лодочки… Вот такая образовалась республика. Мирная! С соседями живу в ладу. Пограничных конфликтов нету. Зимой занимаюсь внешней торговлей.
— Что экспортируете?
— Медку у меня избыток, маслица, шерсти козьей, сала… За Малым Сычом — три версты до большого села. Нагрузишь саночки, прогуляешься, чего сдашь в сельпо, чего купишь там же. Не пустой вернешься.
— А в свой колхоз не возите?
— Далеко! Даже в соседнюю область — ближе. За Большим Сычом пять верст до села. Не в сильный мороз — не преграда. А до нашей центральной усадьбы — все двадцать пять. Я там раз в год бываю. За день-то не обернешься. Надо с ночевой. А ночевать я люблю дома. При своей вот Матренушке. — Потапыч кивнул бороденкой на жену. Она слушала молча, не разговорилась от чуть пригубленной водки, только переводила взгляд с него на меня да изредка — на Веру. Как бы прикидывала — пара мы или не пара… И почти бесшумно ставила что-то на стол, убирала что-то со стола. Все тут было — и мед, и крутые яйца, и свеженькие малосольные огурчики, и обжаренные куриные ножки, и молоко, и сметана, и неизменный пахучий варенец.
— Верочка баяла, ты будешь инженер? — уточнил Потапыч. — По каким хоть машинам?
— По разным, — уклончиво ответил я, соображая, что тут могла наговорить Вера. И ведь еще не предупредила меня ни о чем! Хотя до того ли нам было?.. — Машины наши идут под номерами, — объяснил я Потапычу. — И завод стоит под номером. Больше ничего сказать не могу!
— Понятно! — Потапыч важно кивнул. — Военно-промышленная тайна! Больше вопросов не имею. Так что — послушаем эфирные известия? Как там без нас в большом и шумном мире?
Он включил старенький «Рекорд», и мы активно принялись за еду. Когда известия кончились — тут же выключил. Явно берег батарейки. И не удержался — попросил все-таки осветить международное положение с тех тонких позиций, какие наверняка известны инженеру номерного завода…
— Не скучаете тут зимой? — спросил я уже под конец этого долгого разговора.
— Некогда. — Потапыч помотал головой. — Корзины вот с Матреной плетем. То в соседний район повезешь их со своим экспортом, то в соседнюю область. Ивняка-то тут много — за лето нарежешь… Дети приезжают. Они ведь близко — в твоем городе. Внука, если здоров, на зимние каникулы привозят. Такой лыжник!.. Тоже инженером хочет быть — вот как ты. Дожил бы тут до уборки — увидел бы его. После пионерлагеря привезут… Он тут каждое лето!
— Не удастся до уборки. — Сказал я это откровенно грустно. — Дней у меня в запасе мало…
Ушли мы от Потапыча уже в темноте, освещая себе дорогу фонарикам. И думалось, что Потапыч вытянул из меня даже больше международной информации, чем сам я ее в себе предполагал.