— Допускаю — сделал бы вид, что ничего не знает. Если бы, конечно, была такая возможность… Тут ведь не его злая воля! Он чутко понимает человеческие интересы. Хотя и не всегда может это показать. Мужу моему очень сочувствовал. Не мне! А меня вообще лишь муж и понимал… Да ты… Изредка… Только от его понимания мне легче не становилось. Как, впрочем, и от твоего… — Вера вздохнула. — Так что на его друзей ты грешишь зря. Они на меня видов не имели.
— Ну, зачем тебе тогда уезжать? — спросил я. — Откуда этот зуд? Здесь ты добилась многого. В том числе и полной поддержки областного управления. Ради чего все бросать?
— Вот это и плохо, что здесь я уже почти всего добилась. — Вера грустно покачала головой. — Дальше первого места куда прыгнешь? Председатель рад и ни о чем больше не мечтает. Ему лишь бы сохраниться на прежнем уровне… У него ведь на шее не одно животноводство… А по всему остальному мы еще далеко не передовики. Вот он уже и начал меня чуток придерживать: «У тебя, мол, Вера Петровна, все в порядке — ты уж подожди… У других хуже…» Со своей колокольни он, конечно, прав. Но у меня ведь — не его колокольня. Пусть она и пониже — но своя. Топтаться на месте неинтересно. В общем, как бы подрезалась перспектива. Я-то вначале обрадовалась этому первому месту — как ребенок! А теперь вижу — надо было огорчаться. Не представляла последствий… Чего угодно ждала — только не этакой награды!.. А там, в опытном хозяйстве, подобное невозможно. Там просто не существует этих ограничителей. Хозяйство — именно животноводческое! Другие какие-нибудь ограничители, конечно, есть. Где их нету?.. Но уж не этот низенький потолок! Вот главное! Ну, и еще ты… — Вера опустила глаза. — Знаю, что без Веньки ты не можешь, что надеяться мне не на что… Кроме как… на овсы… Душу… в овсах… отвести можно. А жизни это… ты уж прости! — не составит.
Она зябко пожала плечами. Хоть и жара не отпускала…
— Значит — снова замуж?
— Надо бы… Пока еще интеллигентные мужики считают меня молодой… Немного ведь осталось!.. Постарайся тут меня понять — не кукушкой же куковать до конца века! Только не «назло» надо замуж — а по любви. Но пока ты рядом — по любви невозможно. Ты ведь снова весь свет для меня заслонил! За тобой никого не видно!.. Тут опять может получиться только «назло». Потому что я опять, как тогда, каждый вечер думаю: ты и она… Как ножом себя полосую… Ты хоть немножечко меня понимаешь?
Я кивнул, зажмурившись. Все я понимал — но легче от этого не становилось. Кругом Вера была права! Однако и «благословить» эту ее правоту не мог — язык не поворачивался. И не верилось, что ТАМ ей будет лучше. И отчетливо виделось, как собственная моя жизнь без нее снова станет пустой. Оглядывая свои минувшие после института годы с высоты запретных овсов, обнаруживал я одну только личную радость — вихрастого, ясноглазого и понятливого моего Веньку. А Настя просто была как бы при нем. Он не существовал в моем представлении без Насти. Она обеспечивала его жизнь и соединяла нас. Она умела не претендовать на большее, не добивалась от меня периодических признаний в любви, довольствовалась тем ровным, не взрывчатым, спокойным чувством родственности, которое держало нас вместе. А радости от нее не было — только от Веньки! На него поглядишь — праздник. На нее — будни. И обвинить ее не в чем — безупречна! Никто тут, наверное, не виноват — не судьба! Судьба моя — с Верой. И глядеть на нее праздник, и слушать, и чувствовать, и даже просто думать о ней!
Только вот совместить оба эти праздника никак невозможно. И оттого словно разламывается грудь на две половины. Постоянно разламывается — и здесь, и там. И если уж Вера уедет — свою-то половинку увезет. И будешь жить, как калека, — на одном легком, на двух клапанах сердца. Непрерывная боль… И похоже, — беспросветная. Второй Веры не будет — она невозможна. И значит, — счастье… Хотя… А вдруг?.. Ведь вот Вера на что-то крепко надеется… Только меня дрожь пробирает от ее надежд!
Ничего не мог я тогда изменить. Не мог оставить маленького, совсем еще несмышленого Веньку. И не мог просить, чтоб Вера «ждала» с десяток лет — пока Венька вырастет, развернется и пойдет своей дорогой, не сказав «спасибо» за те жертвы, которые принесены ему, и даже не узнав о них. Для Веры эти десять лет — почти вся остальная жизнь. Ей под тридцать… Не детишками свело нас первое место колхоза имени Фрунзе…
Через день довелось мне самолично увидеть надежность «внешнеторговых» связей «республики», в которую попал я ненадолго. После обеда, когда чуть-чуть переломило на вечер дневной зной, из лесу на берегу Малого Сыча вышел прихрамывающий немолодой мужчина с объемистым рюкзакам за плечами. Заметив нас с Верой, он поздоровался, как принято в деревне, и неторопливо проковылял к избе Потапыча.