Последние полгода Дуня стала раз в неделю появляться на телеэкране в качестве автора и ведущей телевизионной передачи с красивым названием «Раздевалка». Передачу ругали, не любили, называли слишком злобной и пошлой, но рейтинг «Раздевалки» рос с такой необузданной скоростью, что продюсеры рыдали от восторга. Типичный случай в наше непростое время — все ругают, но все смотрят и обсуждают.
Во время учебы в университете мы общались мало. Но студенческое братство приятно тем, что оно стремительно крепнет после окончания вуза. Мне не раз доводилось видеть, как люди, которым не хватило пяти лет учебы на то, чтобы толком познакомиться, пылко обнимались и предавались ностальгическим воспоминаниям о совместной студенческой юности через несколько лет после окончания института.
Нашего с Дуней давнего шапочного знакомства хватало для того, чтобы во время редких встреч мы чувствовали себя почти родными людьми.
— Приятно посмотреть, как работают профессионалы, — похвалила меня Дуня и дружески шарахнула по плечу. Я чуть не слетела со стула, а плечевой сустав предательски хрустнул.
— Дуня, помоги, — жалобно попросила я. — Введи в курс дела. Мне здесь… как-то неуютно.
— Ладно врать-то, — отмахнулась Дуня. — Я за тобой два часа наблюдаю и истекаю завистью. Ты, считай, всех уже окучила.
— Ага. Осталось всего ничего — понять, что происходит и кто кому кем приходится.
— Хочешь заглянуть на политическую кухню? — Дуня хитро прищурилась.
— Да. Расскажи мне про них. Пожалуйста.
— Про кого? — Дуня достала большой мужской носовой платок и громко высморкалась. — Про Трошкина? Иратова? Васильева?
— Расскажи о пьяной блондинке, которую похитил твой главный редактор. Кто она и как связана с присутствующими здесь джентльменами?
Дуня насторожилась:
— Зачем?
— Сама не знаю, но очень она меня заинтересовала.
— Не расскажу! — Дуня сердито закурила и уставилась в окно.
— Почему? — растерялась я. Реакция Дуни на мою простую просьбу показалась мне чрезвычайно странной. Она, как убежденная тусовщица, любила посплетничать и всегда охотно делилась своими наблюдениями.
— Потому что это моя тема! — Дуня занервничала и принялась метать на меня грозные взгляды. — Моя! Я уже год ее разрабатываю.
— Дунь, ты чего? — возмутилась я. — Я что — конкурент тебе? Я вообще здесь по своим делам и ничего про эту тетку писать не собираюсь. Не хочешь — не рассказывай, только не надо на меня так смотреть.
— Но почему-то ты спросила у меня именно про нее, — недовольно пробурчала Дуня. — Скажешь — случайно?
— Нет. Просто она меня за что-то невзлюбила. Мне интересно — за что?
Дуня еще немножко попыхтела, посверкала глазами, но на последний вопрос все-таки ответила:
— Невзлюбила она тебя за Трошкина. Ты напропалую кокетничала с ним, вот она и окрысилась.
— А что у нее с Трошкиным? Высокое чистое чувство?
— Да, роман имел место быть последние четыре месяца. — Дуня придала своему лицу умильное выражение. — Горы цветов, французские духи трехлитровыми банками, заграничные вояжи… Все, как положено. А тут вдруг ты задом вертишь. Все, больше ничего не скажу, не проси.
— А по бартеру? — Я напустила на себя загадочности. — Я кое-что скажу тебе, а ты мне.
Дуня смерила меня презрительным взглядом и расхохоталась:
— Саня, такой дешевый блеф только в вашей милиции котируется. Не смеши меня. Ты даже не знаешь, кто она такая, и хочешь уверить меня, что тебе известно нечто эксклюзивное.
— Зато я знаю, что с Трошкиным они сегодня расстались. И знаю, почему.
Дуня подалась вперед и остервенело вцепилась мне в руку:
— Правда? Не верю.
Я обиженно отвернулась и, пожав плечами, уставилась в стену. Дуня тоже затихла и погрузилась в раздумья.
— Ладно, пойду. — Я встала и сухо кивнула на прощание. — У тебя сегодня просто несварение мозгов. Где твоя хваленая наблюдательность? Если бы у блондинки с Трошкиным все было по-прежнему, она не обнималась бы полвечера с твоим начальником Алешиным. А Трошкин не приставал бы ко мне у нее на глазах.