— Он муж Татьяны Эдуардовны.
— И все?
— Нет. Еще он надутый козел, дурак и циник. И главный редактор вздорной газетки «Слово и дело». Дрянь редкая.
— Газетка-то вздорная, — возразил он мне, — но все ее читают.
— Не все! — Я возмутилась совершенно искренне. — Не все! Я не читаю. И мама моя не читает.
— Вот вас таких двое, — посчитал Вася, загибая пальцы. — Все остальные — читают.
— Да, — я вынуждена была согласиться, — тираж действительно очень большой.
— А чем тебе не нравится газета Ценза? — На пороге кабинета стоял Гоша. В отличие от Васи он выглядел усталым и несчастным.
— Гош, а что там может нравиться? — по-моему, очень понятно объяснила я. — Сплетни, грязь, клевета, расчлененка.
— Ты с ним знакома? — Гоша вошел наконец внутрь и закрыл дверь. — С Цензом?
— Ну… так, поверхностно. Год назад он звал меня работать к себе. Я пришла, покрутилась у них в редакции несколько дней, насмотрелась, наслушалась всего. Тошнило меня потом две недели.
— Две? — уточнил Вася.
— С половиной! — рявкнула я.
— То есть недоброжелателей у него немало, — подвел итог Гоша. — Он всем гадит. То есть его газета. Пишет обо всех гадости.
— Да. — Я подумала, посчитала и пришла к выводу, что десятков семь недоброжелателей только из числа очень влиятельных людей у Ценза имеется. — Замучаетесь проверять.
— А мы и не собираемся, — радостно сообщил мне Вася. — Не убили? Не убили. Пусть катится ко всем чертям. Вот когда убьют, тогда пусть обращается.
— Не-ет, Васечка, он с тебя не слезет, — злорадно заспорила я. — Он тебя будет каждый день полоскать на страницах своей газетенки, пока ты ему в зубах не приволочешь убивца.
— Пусть. Я газет не читаю. — Вася начинал пугать меня своей беспечностью.
— Зато твое начальство читает, — я все еще пыталась вернуть ему чувство реальности. — И уж оно тебя…
— Нет. — Вася широко улыбнулся. — Прошли те времена. Теперь все наоборот. Написали о человеке гадость в газете — честь ему и почет в родном учреждении. Обозвали его бандитом — орден и денежное пособие. Где ты была, радость моя?
Подобные резкие переходы были в Васином стиле.
— С Трошкиным ездила в Москву.
— Зачем? — Вася смотрел на меня внимательно и уже не был таким душкой, как минуту назад.
— Он проболтался, что у него дела, а я села ему на хвост. В дороге изучала его, расспрашивала, чтобы тебе потом рассказать.
— Врет? — Вася повернулся к Гоше.
— Преувеличивает, — кивнул тот.
— Бог с тобой. — Вася опять разулыбался.
— Гоша, почему он такой веселый? — жалобно спросила я. — Убийство, потом взрыв, а Вася…
— Не знаю, — пожал плечами Гоша. — Сам удивляюсь. Наверное, потому, что не любит он журналистов, сильно не любит.
— Но не до такой же степени, чтобы радоваться их смерти…
Я пошла к себе, недовольная Васей. Что за веселье, в самом деле? Серьезные дела творятся.
Пансионат взволнованно гудел — все обсуждали взрыв в ресторане. Народ толпился в вестибюле, перед центральным входом пансионата стояли две машины «Скорой помощи», на крыльце сбились в кучку милиционеры, а по первому этажу метался человек с большой овчаркой на поводке.
Не успела я приблизиться к двери своего номера, как из комнаты напротив стремительно выскочила Людмила Иратова и, молча схватив меня за руку, потащила к лифту.
— Люда? — Я не то чтобы сопротивлялась, но и безропотности особой не проявила. — Куда мы?
— Саша, — она испуганно оглянулась, — нам нужно поговорить. Но не у нас и не у вас, номера могут прослушиваться.
Я хихикнула — шпиономания всегда забавляла меня, но Людмила посмотрела на меня грустно и осуждающе, и я утихла. Мы поднялись на последний этаж и вышли на общий балкон. Люда плотно прикрыла за нами балконную дверь, силой усадила меня на низенькую скамеечку и, наклонившись к моему уху, тихо сказала:
— Кто-то пытается нас подставить.
— Нас с вами? — Я тоже заговорила шепотом.
— Вас и моего мужа. — Людмила схватилась за голову и всхлипнула. Я в ужасе сжалась. Дело в том, что слез я боюсь как огня. А слез малознакомых женщин просто не переношу.
— Да, Саша, не думайте, что я сумасшедшая. Вас подозревают в убийстве, моего мужа — тоже. Какой бред! Он знал Свету много лет, она — родной нам человек. Пусть он ее осуждал, вы сами слышали, что он говорил. Но она — родня, понимаете? Член семьи. Они все так подстроили, что вроде он убил. Но он не убивал!
— Верю, — поспешно затараторила я, — я вам верю, Люда. Но кто — они? Кому мог помешать ваш муж?