И, нежно обняв подчиненного за талию, капитан Коновалов подвел его к двери и вытолкал в коридор.
Леонид огляделся по сторонам, увидел пару обитателей пансионата, «случайно» прогуливающихся неподалеку от кабинета, тщательно отряхнул пиджак от невидимой пыли, гордо вскинул голову и со словами: «Какое безобразие!», степенно отправился к себе в номер. В холле третьего этажа его внимание привлекла любопытная парочка: Татьяна Эдуардовна Ценз и Александр Дмитриевич Трошкин. Они о чем-то оживленно шептались, но, когда эмоции брали верх над осторожностью, Ценз и Трошкин сбивались с шепота на крик. Леонид Зосимов, он же — политтехнолог Манукян, уверенной походкой прошел мимо них, громко топая, дошел до конца коридора, затем тихо вернулся назад, прижался к стене и прислушался.
— …связь как раз есть, — возбужденно говорила Ценз, — и для меня она очевидна. Знаешь какая? Мы с тобой. Потому что убили ТВОЮ любовницу и чуть не убили МОЕГО мужа.
— Ты намекаешь на то, что в результате удачно проведенной операции мы с тобой стали бы свободными людьми? — раздраженно спросил Трошкин. — И кто же так о нас заботится?
— Ты, — сказала Ценз. — Или я. Логично?
— Нет! — Трошкин опять повысил голос. — Прекрати! Если бы мне мешал твой драгоценный муж, его можно было бы отодвинуть менее кровавым путем.
— А Григорчук? Согласись, с такой мстительной дамочкой бескровными средствами не справишься. Правда? Ведь ты уже дозрел до того, чтобы от нее избавиться?
Трошкин неожиданно сорвался с места и быстро зашагал к лестнице. Леонид вжался в стену, больше всего боясь, что он оглянется. Но, судя по всему, Александру Дмитриевичу совсем не хотелось видеть свою собеседницу, слишком сильно она его разгневала.
А Василий тем временем любовался на осенний пейзаж из окна и грустил. Ему не нравилась ни одна из версий. Он не мог отогнать от себя назойливую мысль, что те, кто приехал в пансионат «Роща» вечером в пятницу, не годятся на роль убийц. То есть исполнителей убийства. Руководители такого ранга уже лет десять не имеют дурной привычки устранять противников собственными руками. И когда им кто-то сильно надоедает, никакого труда не составляет обратиться к специалистам, которые и сделают все качественно, и возьмут недорого. Так зачем же разводить кустарщину? Зачем этот цирк с подушкой? И с хлопушкой?
В то же время Василий был абсолютно уверен, что кто-то из присутствующих здесь шишек — убийца.
Старший оперуполномоченный понимал, что поймать преступника по горячим следам уже не получится, а значит, надо отсюда выбираться и наблюдать за фигурантами в их естественной среде, время от времени помещая их в естественную среду капитана Коновалова, то есть приглашая в МУР на душевные беседы. Василий знал, что ничто так не будоражит фантазию, не тонизирует нервную систему и не толкает к незапланированным действиям, как милицейские повестки. Они сродни контрастному душу — и полезны, и эффективны. Главное, соблюдать чувство меры. Семь повесток в неделю — много. Одна — мало. А вот две — в самый раз. Пусть волнуются, возмущаются, заучивают свои предыдущие показания, ошибаются, пробалтываются. Не пробалтывается только тот, у кого совесть чиста. А таких людей, это Василий знал точно, на свете не существует.
Глава 11
АЛЕКСАНДРА
Выписать мне командировку на целых две недели (немыслимый срок!) мог только главный редактор. Поэтому я с утра договорилась с секретаршей Мохова о том, что она позвонит мне в отдел, как только главный появится, после чего тихой мышью пробралась на свое рабочее место, уселась за компьютер и принялась записывать все, что я помнила о вечере убийства: кто что говорил, кто с кем шептался.
После того как в течение последних месяцев из «Курьера» уволились более полутора десятков журналистов, отдел политики съежился до Вали Груздя, Германа Сусекина и меня. Поначалу такой смехотворный (и по количеству, и по качеству) состав элитного подразделения редакции воспринимался как катастрофа, но, после того как Серебряный произнес на редколлегии странную фразу: «Сколько там у нас штук в политике? Три? Более чем достаточно. Если вообще этот отдел нужен газете…», все дружно затихли.
Валя Груздь — здоровенный детина тридцати двух лет с огромными мохнатыми бровями — неожиданно для себя совершил головокружительную карьеру, взлетев из корреспондентов в начальники отдела. Его назначили на новую должность за неимением иных кандидатур, и, по-моему, он до сих пор переваривал невиданную удачу и размышлял о том, за что Фортуна одарила его таким счастьем.