Он написал второй роман, прилагая исключительное трудолюбие и следуя советам, преподанным старшими собратьями. Было не более чем справедливо, что отдельные из них писали по его просьбе рецензии в газеты, с которыми заранее договаривался Рой, и не более чем естественно, что рецензии оказывались положительными. Роман имел успех, но не такой, чтобы возбудить поголовную подозрительность конкурентов. Те, напротив, утвердились во мнении, что Рой пороха не выдумает. Славный малый, ничего особенного; ему охотно помогали те, до чьей высоты ему было не подняться, чтобы встать им поперек дороги. Что ж, некоторые теперь горько усмехаются над своим промахом.
Но, говоря, что Рой зазнался, ошибаются. Он никогда не терял скромности, самой привлекательной своей черты еще с юных лет.
— Разве я большой писатель? — мог говорить он вам. — Лишь сравню себя с гигантами, то попросту не существую. Прежде я подумывал, что некогда напишу по-настоящему великий роман, но давно уже на то не надеюсь. Хочу только, чтобы люди сказали: он делает все, что в его силах. Работает. Не позволит себе ни единой небрежности. По-моему, я умею найти неплохой сюжет и правдиво разработать характеры. В конце концов, пудинг готовят, чтобы съесть; а «Игольное ушко» имело тираж тридцать пять тысяч в Англии и восемьдесят — в Америке, а по договору на следующую книгу мне дают больше, чем когда бы то ни было.
И разве, в сущности, не та же скромность заставляет его посейчас письменно благодарить рецензентов за похвалу и приглашать их на ленч? Мало того: если кто отзовется неодобрительно, а Рою и при нынешней блестящей репутации иногда крепко достается, то в отличие от большинства из нас, кто передернет плечами, мысленно ругнет обидчика, невзлюбившего твое произведение, и выкинет инцидент из головы, он пишет такому рецензенту длинное письмо, выражая сожаление, что тот счел книгу плохой, но рецензия, мол, так интересна сама по себе и, смело можно сказать, показывает столько критического чутья и такое чувство слога, что просто невозможно не откликнуться. Он, как никто, желает совершенствоваться и надеется, что еще способен учиться; не хочется быть навязчивым, но если критик ничем не занят в среду или в пятницу, то не придет ли на ленч в «Савой» рассказать, чем же эта книга кажется ему плохой? Лучше Роя никто ленч не закажет; в общем, проглотив полдюжины устриц да хорошее филе барашка, критик проглатывает и язык. И по справедливости обнаруживает при выходе очередного романа, что Рой заметно прибавил в мастерстве.
Одна из обыденных тягот: что делать с теми, с кем когда-то был дружен, а затем эта привязанность остыла. Если оба далеко не пошли, разрыв наступает сам собой, без обид, но если один достиг высот, дело плохо. У тебя множество новых друзей, но от прежних не отобьешься, день расписан у тебя по минутам, но старый товарищ считает своим правом распоряжаться твоим временем. И если только ты не бежишь к нему по первому зову, он вздыхает и говорит, пожав плечами:
— Ну что ж! Не ты первый, не ты последний. Теперь небось забудешь меня за своими успехами.
Конечно, именно так тебе хочется поступить, но отваги чаще всего не хватает. Ты вяло уступаешь приглашению на воскресный обед. Холодный ростбиф прибыл замороженным из Австралии и пережарен еще с утра, а бургундское — да какое это бургундское — одно название. Что, он никогда не был в Боне и не останавливался в Отель де ля Пост? Конечно, замечательно поговорить о старых, добрых временах, когда вы делились коркой хлеба в своей мансарде, но становится неловко, ведь комната, в которой ты сидишь, недалеко ушла от той мансарды. Смущенно выслушиваешь ты жалобы товарища, что его книги не идут и что он не может пристроить свои рассказы; в театрах даже не читают его пьес, а если сравнить их с теми поделками, которые ставятся (тут он воззрится на тебя с упреком), то пережить это тем более нелегко. Ты понуро поглядываешь на дверь. Преувеличиваешь свои неудачи, чтобы дать почувствовать, что и у тебя в жизни не все гладко. Обращаешься со своим творчеством как только можешь уничижительно и слегка дивишься, заметив, насколько мнения твоего собеседника совпадают тут с твоими. Говоришь о переменчивости публики, дабы он утешился мыслью, что и твоя популярность не вечна. А он критикует — по-дружески, но сурово: