Проспал я до обеда. Стриж, уже вернувшийся из оперативного отдела, выглядел так, словно и не было ночного поиска, лазания по оврагу, огненных трасс на чёрном фоне. Он отвёл меня в сторонку и сказал напрямик: «Через сутки идём на ту сторону. Приблизительно на неделю, но дело может растянуться и дней на девять-десять, срок немалый. Время подумать у тебя уже было. Твоё участие в операции утверждено в штабе корпуса и в политотделе. И всё же у тебя есть ещё время передумать и под благовидным предлогом отказаться. Во-первых, ты уже поучаствовал в ночном поиске, может, этого достаточно? Во-вторых, если этого мало, в штабе могут подобрать для тебя операцию менее сложную и менее рискованную. Только ты сам, не стесняясь, должен об этом сказать начальнику политотдела. Понимаешь, по неким признакам сегодня стало ясно, что наш вариант — запредельный. Но в открытую этого никто не скажет, и штаб по своей инициативе твоё участие в операции отменять не будет. Это мог бы сделать Моргунов, но его ещё утром в штаб армии вызвали. Собственно, это он мне оттуда позвонил и намекнул на толстые обстоятельства, мол, отговори корреспондента… Всех тонкостей ни я, ни даже Моргунов не знаем, просто кое о чём догадываемся. Вот и я считаю, что писателей можно было бы и поберечь. И потом: не думал ли ты, что так называемый читатель, проще сказать — публика, просто не будет читать твои кровью написанные репортажи, а предпочтёт им бульварный роман? Но даже если и прочтёт… Газета — не лучший хранитель информации».
«Спасибо за правду, Олег. Но в политотдел с подобной просьбой я не пойду, к Цвигунову тем более, да и к Моргунову не пошёл бы. Я пойду с вами. Мне надо идти с вами. Поверь, не сиюминутный порыв заставляет меня идти, и не репортаж, хотя и он нужен. И не лавры Льва Толстого влекут меня. Хрен с ними, с лаврами! Просто кто-то же должен оставить детям не только правдивые рассказы о сегодняшнем дне, но и правду о состоянии человеческой души в этом кровавом хаосе. Кто-то же должен осмыслить всю немыслимость бытия человеческого в подобном водовороте, найти смысл во всём этом или же доказать отсутствие такового… Кто-то же просто обязан это сделать, почему не я? А главное: я не считаю свою жизнь дороже твоей. Вот я и решил, если выживу — стану писателем, философом». Я уже почувствовал, что меня занесло в дебри, что говорю с ненужной патетикой. Показалось, что Стриж должен в душе усмехнуться над моей речью. И стал подсознательно переводить разговор на шутливые рельсы: «Но чтобы стать философом мне как раз и не хватает малости — на недельку сходить с тобой в тыл к немцам!» Стриж остался абсолютно серьёзным и сказал, что раз так, то он посвятит меня в те детали операции, которые мне положено знать. А знать мне оказалось положенным не всё, однако я, пользуясь своим правом автора, напишу в записках и то, что стало мне понятным значительно позднее. Напишу для того, чтобы сразу стала ясна основная суть операции.
Итак, группа из шести человек должна проникнуть в глубь вражеской территории на пятьдесят, а если удастся — и на семьдесят километров. Основная задача: разведка состояния лесных дорог, просек, мостов на предмет возможности прохождения там танков и другой техники. В основную задачу так же входила разведка системы минных заграждений и выявление узлов противотанковой обороны на всю глубину разведки. Попутно ставилась задача по выявлению мест сосредоточения войск, размещения штабов, складов и т. п. Группа обеспечивалась рацией.
Предыдущие попытки незаметно перейти линию фронта разведчикам не удались. Благодаря «нашему языку» ситуация во многом прояснилась, что позволило выработать необычную схему перехода линии фронта. В этот раз проникновение группы на «ту сторону» планировалось в результате танкового прорыва, имитирующего разведку боем. Подобная атака — разведка очагов сопротивления, огневых точек, системы огня — известный немцам приём, и не вызовет у них побочных подозрений. А наш план предусматривает прорыв первой линии обороны на трёх-четырёх машинах (остальные, из девяти задействованных в операции, не дадут замкнуть пробитый коридор до их возвращения). Мол, увлеклись ребята-танкисты, слишком рванули вперёд, а потом опомнились и вернулись. В двух или трёх танках должны разместиться наши разведчики, поэтому экипажи этих танков будут сокращены до двух человек: водитель и командир, выполняющий функции стрелка. По достижении заданного рубежа разведчики скрытно покидают танки и начинают выполнять поставленную задачу, уходя всё далее в глубь вражеской территории. А танки, высадив десант, возвращаются домой. Танковая атака будет проводиться при участии двух стрелковых рот и поддерживаться дивизионной артиллерией. Так что шуму должно быть много. А вот с возвратом разведгруппы дело обстояло сложнее. Рассматривалось несколько вариантов, остановились на двух. Первый вариант обычный (и всегда очень рискованный): тихий переход линии фронта. Второй вариант, который сначала рассматривался как резервный, предусматривал предварительную артиллерийскую обработку коридора, предназначенного для выхода группы к своим. Этот вариант мог быть реализован только при очень точном радиосогласовании времени и места выхода. Оба варианта были одинаково опасны, только ведь война неопасных вариантов не знает. Принимать окончательное решение должен будет командир разведывательной группы (по обстановке). Говоря о вариантах возврата, Стриж ещё раз и как-то очень уж официально подчеркнул, что в нашем случае риск, судя по всему, будет значительно больше, чем обычно бывает в подобных операциях. Начало операции, то есть атака, назначено на завтра, и начнётся сразу после захода солнца. Завтра в семнадцать ноль-ноль мы должны быть у танкистов, чтобы освоиться в танке, потренироваться в посадке и особенно в высадке. К началу атаки мы уже должны разместиться по машинам. Скрытность нашего появления у танкистов также будет обеспечена специальными мероприятиями.