Надо отметить, что спортсменом он был отличным. Из-за этого и курсантам часто приходилось терпеть от него. Он органически не понимал, почему это курсант не может выполнить то, что может выполнить он. На марш-бросках он был просто зверь! Бывало курсант взмолится, говорит: хоть убейте, хоть на фронт отправьте, не могу больше… А он: «Лентяй! Другие могут, а ты нет? Ты и на фронте будешь ныть, мол, не могу? А ну вперёд, а то в трибунал отдам за неподчинение командиру! Один раз (тоже на марш-броске) мы шли мимо бывшего капустного поля. Капусту убрали, но отдельные порченые кочаны и оборванные листья лежали по краю. Голодные курсанты стали выбегать на раскисшее осеннее поле, хватить эту капусту и есть её тут же на марше. Сначала лейтенант смотрел на это сквозь пальцы. Понимал же и сам, что такое голодное брюхо. Потом интуиция подсказала ему, чем эта капуста может обернуться: «Отставить! Прекратить есть капусту, выкинуть её! Вас же понос разнесёт на марше, нам идти ещё целый день!» Кто-то послушался и выкинул, кто-то просто не успел много съесть, но кто-то и обожрался с голодухи. И вот уже через пару часов их колонны послышалось: «Товарищ лейтенант, разрешите выйти из строя! Товарищ лейтенант…» На первый раз он разрешил, приказав всему взводу остановиться и оправиться. Но история уже через час повторилась. Тут уж лейтенант прервал «разговорчики в строю», сказав, что до привала ещё два часа и будете идти без остановки. А «поносники» пусть в штаны оправляются, умнее будут. Просьбы одного из несчастных не прекращались долго, пока рядом идущие не взмолились: «Товарищ лейтенант разрешите ему выйти из строя, от него воняет, спасу нет!» Только после этого лейтенант скомандовал остановку и обратился к нам со словами: «Я вам не враг, и меньше всего хочу вас мучить. Но впереди фронт, и если вы не привыкнете выкладываться до последнего, то погубите и своих бойцов и себя. Из-за пустяка, из-за гнилого кочана капусты погубите. Из-за неумения просто быстро пройти пятьдесят километров… Пять минут отдыха. Кому надо — оправиться. Больше поблажек не ждите». И действительно, проступков не спускал… Например, некоторые курсанты повадились ночью ходить по большой нужде не в туалет, что стоял в отдалении от основного здания, а прямо у задней стены, чуть ли не под окнами. Холодно им было бегать до общего домика. (В нашем здании давно уже не функционировал нормальный туалет.) Так вот, когда одного курсанта поймали на месте «преступления», то лейтенант заставил его руками своё дерьмо в сортир относить. Жестокость ли это? Не знаю. Знаю, что для своих курсантов он отстаивал каждый положенный грамм пайка, каждую минуту отдыха, которую так и норовили урвать у нас для выполнения каких-нибудь побочных нужд. Когда один курсант на учении сломал ногу, лейтенант нёс его наравне со всеми. А вот ещё штрих к портрету Алексея Васильевича Свиридова: поскольку он не курил, мог бы обменивать табак на что-то съестное, как это делали другие. Он же отдавал свой табак курсантам. А главное: он все марши выполнял вместе с нами и выкладку нёс на себе такую же.
…И мы добежали! Добежали до самого училища, и что интересно — никто из нас даже насморка не схватил. А почему взрыв нас не убил? Ведь детонировало не меньше двух десятков гранат! Всё тоже чудо или его величество случай — взрывная волна почему-то пошла строго по вертикали. Видимо, получился так называемый направленный взрыв.