Говорил Стриж: «…Она ждала его все эти годы, хотя он не обещал, да и не мог вернуться. Она рассказала мне о нём, открыв мне всё о моём происхождении. Она безмерно любила и любит его до сих пор. И если вы можете, то это её и только её вы должны переправить к отцу. А я не могу, по крайней мере сейчас не могу. В другой раз и только вместе с ней я бы согласился. Мне сложно и некогда объяснять вам ситуацию».
Незнакомец: «Переправить, как ты просишь, Наталию Алексеевну я не могу. Должен проинформировать тебя: перемещение биологических объектов возможно только при условии, что они обладают нашей структурой, вернее имеют один из признаков нашей структуры. Ты имеешь эти признаки в силу твоего происхождения. Ради своего сына Дан сделал невозможное — убедил Высший Научный Совет ещё раз отдать накопленную за десять лет энергию для создания коридора к Земле. Он доказал на Совете, что его сын, несущий в себе гены людей двух галактик, имеет огромную научную ценность для всей Вселенной. Послушай, друг мой, не раздумывай долго. Тебя ждёт отец. Он не мог сам осуществить перемещение, так как человеку опасно более двух раз подвергаться этой процедуре. Но он очень тебя ждёт и надеется, что исследование твоего организма, может быть, поможет скорректировать технологию перемещения так, чтобы и земного человека можно было подвергнуть этой процедуре. Тогда и Наталия Алексеевна могла бы перебраться к нам, к Дану. И ещё: от Дана мы достаточно знаем о Земле, об уровне развития её обитателей. Они тысячелетиями уничтожают друг друга, и с каждым годом всё изощрённее. Поверь, это бесперспективное направление развития мыслящих существ, создавшее тупиковую цивилизацию. Её будущее безрадостно, если не сказать более того. Это цивилизация идёт в никуда. Очень, очень скоро она овладеет энергией ядра, в то время как уровень её гуманитарного сознания почти сумеречный. А загрязнение? Уже сейчас эта цивилизация выбрасывает столько вредных отходов своей деятельности, что отравление человечества — дело ближайшего времени. Я исчерпал не все доводы, но и их более чем достаточно. То, что тут опять война и тебя, скорее всего, убьют — ты знаешь и сам. Соглашайся, соглашайся скорее, друг мой. Мы уже расходуем резервную энергию, это чревато нежелательными последствиями. Встань сюда, поближе ко мне, друг мой!»
Только теперь я обратил внимание: около незнакомца воздух дрожит. Примерно так в жаркую погоду дрожит воздух над разогретым асфальтом.
Стриж как-то особенно чётко выпрямился и, не сходя с места, поднял правую руку к небу: «Скажи отцу, что мы любим его! И тебе, отважный, поклон мой, желаю удачного возвращения. Я остаюсь. Я всё сказал, что успел. Прощай!» — Стриж резко опустил руку.
Незнакомец как-то нелепо развёл кистями рук: «Ты не оправдал наших надежд, мы зря израсходовали энергию. Дан будет в отчаянии. Цель моего перемещения не достигнута. Безумно жаль! Прощай».
Дрожь воздуха стала усиливаться, размывая очертания странного человека до тех пор, пока не размыла совсем. Ещё минута — и воздух успокоился. Стриж продолжал стоять не двигаясь ещё довольно долго. Не знаю сколько. Для меня время ускользнуло в тот момент. Потом, не оборачиваясь, Стриж ушёл за деревья, чтобы через несколько минут вернуться с сухой лесиной. Тут он увидел меня и спокойно так, будто ничего и не было только что, сказал: «Вообще-то спрятаться особо негде. Но вот помойка,— он показал рукой на яму с мусором,— может быть, в ней? Думаю, немцы этот санаторий знают и проведают».
Я ждал от него хоть каких-нибудь объяснений по поводу появления и исчезновения странного человека, но он вёл себя по-прежнему невозмутимо. Поковырялся в яме, она оказалась неглубокой. «Думаю, если лечь, сверху накидать веток, потом мусор, то могут и не заметить. Немцы помоек не любят, особенно русских помоек. А если с собаками придут, то интерес собак к помойке понятен: к отбросам потянуло. Так что надежды терять не будем…» — бормотал он себе под нос.
Моё терпение лопнуло: «Слушай, не тяни, объясни ты мне, что произошло?» Он улыбнулся: «А что произошло?» — «Ты что, смеёшься или дурака валяешь? Я всё видел, я в пяти метра от вас был, весь разговор слышал и как он исчез видел. Кто это: человек и вообще откуда он взялся?» Стриж перестал улыбаться и сказал: «Плохо дело. Скорее всего у тебя от боли бред начался. В бреду и чёрта увидишь. Выброси всё это из головы, иди‑ка ты в землянку, полежи, может, заснёшь. А я к родничку, воды наберу, наконец».