«Хорошо,— неожиданно быстро согласился он,— я расскажу тебе кое-что. Даже то, что до последнего колебался, брать или не брать тебя с собой. Особенно трудно было после звонка Моргунова из штаба. Я ведь мог на полную свою ответственность снять тебя с задания… И плевать мне на все вышестоящие инстанции. Вернулся бы с удачей — никто и не вспомнил бы. А не вернулся — тем более. Ты мне сразу понравился и очень уж не хотелось брать тебя на свою совесть. Шансы-то у нас почти нулевые. Но прав и ты: чем Ларин или Летуненко хуже тебя? Только тем, что их мне прислали не из Москвы? И сыграл роль ещё один фактор: ты сам, причём вполне осознано, решился идти со мной. В отличие от Ларина и Летуненко, которым права выбора никто не давал! Обо мне речи нет, можешь поверить: я свой выбор всегда делаю сам, чего бы это ни стоило.
Но ты ждёшь совсем другой информации. Ты ждёшь объяснений увиденному, ты не хочешь согласиться, что это бред. Ну, а если не бред, то что? Вот теперь я спрошу тебя: что это было? Не знаешь? Но хочешь знать? Тогда будь готов поверить в труднопонимаемые вещи.
Всю жизнь удивляюсь: тысячелетиями люди верят в небывальщину, в дурацкие чудеса… А как соприкоснутся с труднообъяснимой реальностью — караул, чертовщина, бред!
Сейчас не самое подходящее время для научных разговоров, но другого нам не дадут. Мне всегда хотелось выговориться, трудно носить в себе уникальную информацию, зная, что в неё никто не поверит, а если и поверит, то повернёт её во вред мне же. Ты — приятное исключение. Я попробую объяснить тебе суть увиденного тобой, дать тебе, как ты выразился, информацию. Только прежде дай слово, что выполнишь мой план и не наделаешь глупостей из идейных соображений. Тогда есть надежда, что мою информацию немцы не расстреляют вместе с тобой».
Я сразу же дал слово следовать командирскому плану, да у меня и в мыслях не было кидаться на немцев с голыми кулаками.
«Тогда сначала до конца подготовим план к реализации, а то в последний момент можно упустить какую-нибудь мелочь. А потом, если останется время, дам тебе пищу для размышлений. Только учти, переваривать её не хватит человеческой жизни…» И Олег дал мне пищу для размышлений. Весь вечер и всю ночь провели мы за разговором, вернее говорил он, я лишь задавал и задавал вопросы. Чувствовал я себя очень плохо, температура, думаю, была у меня под сорок, лихорадило… Несколько раз Стриж порывался отвести меня в землянку, уложить, но я категорически воспротивился этому, так как было ясно: другого случая выслушать Стрижа уже не будет. Голова моя раскалывалась от обилия трудно воспринимаемой информации, многие вещи не укладывались ни в какие человеческие рамки… Но было до безумия интересно, и я боялся, что он устанет и прервёт разговор. К утру разговор был действительно прерван. Олег замолчал, знаком попросил помолчать и меня. Пару минут он сидел неподвижно, потом сказал: «Немцы на подходе. Давай поднимать Максима».