Через год я стал подрабатывать после школы санитаром в хирургическом отделении, где работала моя мать. Очень часто присутствовал при операциях, которые делала она или её коллеги. Сначала присутствовал в группе студентов, проходящих практику, а потом и один. Штудировал анатомию, одно время мечтал стать хирургом. Один из коллег моей мамы взял надо мной шефство и даже тайком водил меня в морг практиковаться. Но Гурский настолько увлекательно рассказывал о тайнах биологических структур, что в последний момент я выбрал биологию. Комсомольцем я никогда не был. Почему? Не приняли. Хотя и не объяснили почему. Не созрел — и всё тут. Перед этим меня несколько раз приглашали для малопонятных собеседований с какими-то серыми людьми. Они напирали на то, что будущий комсомолец должен быть абсолютно честен и тут же спрашивали об отце: не замечал ли сын чего-нибудь особенного, непонятного в жизни отца? Потом они отстали и, казалось, органы забыли о нашем существовании. После школы я на отлично сдал экзамены в МГУ. Сдал бы чуть хуже — не стал бы студентом. С репрессированным отцом могли не принять и отличника. Ректор шёл на риск, подписывая приказ о моём зачислении. Об этом мне прямо сказал декан нашего факультета. Учась на биологическом факультете, я параллельно посещал лекции по математике и физике на физмате, чем обратил на себя внимание их декана. Вообще, многие доценты и профессора помнили моего отца и относились ко мне более чем с пониманием. Мне даже предложили проэкзаменоваться по математике и физике, поразились моими знаниями и порекомендовали перейти на физмат. Удивились отказу, но разрешили и дальше сдавать экзамены по дисциплинам физмата, чтобы в последствии я мог получить диплом с двумя специальностями. Окончание университета было не за горами. Но в тридцать седьмом начались совсем мутные времена. Пачками исчезали преподаватели, а заменившие их исчезали ещё быстрей. То же самое происходило и на работе у мамы, и вообще повсеместно. Удивительно, что большинство людей этого не замечало, или старалось не замечать. Так надо! Наверху видней… И чем больше исчезало людей в недрах НКВД, тем громче гремели аплодисменты и здравицы… Однажды исчез Борис Михайлович. Просто не пришёл с работы и всё. Его от горя оглохшая жена, Мария Исааковна, обегала все больницы и морги. Потом ей кто-то подсказал, куда надо обратиться…
В некогда шумной квартире круглые сутки стояла тишина. Арнольд приходил под утро, а уходил в полдень. Он почернел лицом и, разговаривая, смотрел только в пол. Однажды вечером он постучал к нам и позвал маму для разговора. Говорили они долго. Я несколько раз проходил по коридору мимо Арнольдовой двери. Меня беспокоило неравнодушие Арнольда к матери, и я опасался эксцессов. Но за дверью шёл тихий разговор, слов было абсолютно не разобрать. Мать вернулась через два часа и тут же передала весь разговор.