— Кто этот мальчик? Он ведь снимался с тобой?
— Он решил, что влюбился в меня.
— Это немудрено. Жаль, что я не могу сейчас присутствовать на съемках. Мы вообще почти не видимся.
— Скоро все закончится.
— Да, скоро все закончится. Ты уедешь в Лондон и я опять окажусь вдали от тебя. Моя жизнь — сплошное мучение, — с горечью добавляет он.
— Джек! — умоляюще говорю я, удивленная, что ему изменяет выдержка, — Это моя жизнь сейчас — сплошное мучение, я ведь на съемочной площадке страдаю по-настоящему, я не умею иначе. У меня не хватает сил после съемок продолжать страдать. Пожалей меня. Ты можешь сегодня остаться? Утешь несчастную!
Боже мой, думаю я, неужели мне теперь всю жизнь придется утешать страждущих, решая их проблемы? Я чувствую, что перестаю принадлежать себе, на меня заявляют права многие и я не могу отказать, чтобы не ранить, не обидеть. Хотя, может, милосердие тогда и является заслугой, когда сопряжено с самоотречением и приносит личные неудобства? Если бы я была верующей, я посоветовалась бы со священником.
— Джек, а ты посещаешь церковь? — спрашиваю я Джека, сосредоточенно ведущего машину.
— Да, правда очень редко, — отвечает он, удивленный вопросом, — Хожу на исповедь.
— И все там рассказываешь? И про меня?
— Да.
— Тебе это приносит облегчение? Я имею в виду, ты не чувствуешь, что это формально и не имеет отношения к твоим проблемам?
— Нет, это действительно дает мне если не облегчение, то по крайней мере силы жить дальше.
— Тебе тяжело со мной? — спрашиваю тихо и кладу ладонь на руль поверх его руки.
— Мне будет значительно хуже без тебя, — признается он, не отрывая глаз от дороги.
— Мне тоже, Джек! Ты меня разбаловал своей заботой и любовью. Я боюсь остаться одна, — говорю я искренне.
Вечер проходит совершенно по-семейному. Джек играет с Аликом, собирая из конструктора замысловатое сооружение, которое должно стать портовым краном. Мы с Алисой играем в лото на двух языках, итальянский она знает теперь отлично, как и английский. Боюсь только, что лексикон у нее в основном уличный. Ведь в отличие от Дженни, говорящей по-английски безукоризненно, как леди, учителями итальянского были садовник, рассыльный, горничная. Все время приходится поправлять ее. Русскому я учу ее сама по детским книжкам, которые мы привезли из Москвы и присылает Коля. Джуззи устроилась на ковре возле Алика и на все заигрывания Алисы только чуть поднимает уши и шевелит своим смешным хвостиком.
— Вот всегда так! — жалуется Алиса, — Вечно она возле Алика. А подарили-то ее мне! Правда, Джек?
— Я подарил Джуззи вам с Аликом, — примирительно говорит Джек.
— Ну и пожалуйста! — обижается Алиса, — Когда мы приедем в Лондон, Саша купит мне десять таких собак! Он-то меня любит!
— Алиса, как тебе не стыдно! Мы все тебя любим.
— Все равно Саша больше всех! — упрямится Алиса, — И Коко! А когда приедет Коко?
— Я не знаю, Алиса, — честно отвечаю я, — Может, он еще и приедет…
Саша, побывав в Ленинграде, у меня еще не был, позвонил только из Лондона и скупо рассказал, что жену Колину он не застал, она уехала в отпуск к матери, видел только ее фотографию.
— Ну, Бетси, ты бы видела! — чуть не захлебнулся ехидным смехом Саша, — Я чуть не упал. Где он ее такую нашел? А Коко постарается последний раз приехать. Он очень скучает без детей.
— Хорошо, Саша, — ответила я, стараясь говорить равнодушным голосом, — мы приедем в Лондон в августе. Ты, я надеюсь, навестишь еще нас до отъезда?
В апреле кончаются съемки. Пока идет монтаж, я решаю уехать в Венецию, чтобы показать детям карнавал. Алиса в восторге от Венеции и особенно от веселых и красочных карнавальных шествий. Она тоже требует себе костюм и маску. В одной мастерской мы находим детские костюмы и Алиса выбирает черно-белый костюм Пьеретты с пышным кринолином и белую маску на палочке. У девочки хороший вкус, она не соблазняется яркими и пестрыми детскими костюмами, от которых пахнет Голливудом. Я подбираю себе такой же костюм и маску. Когда Алик видит меня в пышном платье и белой маске на лице, он поднимает крик, и мы с Дженни и Алисой долго его убеждаем, что это совсем не страшно, а просто весело. Наконец Алиса отдает ему свою маску и Алик, забавляясь, то закрывает лицо, то открывает.
— Поумнеет он у нас когда-нибудь или нет? — замечает Алиса, — Я ведь не была такой глупой, мама?
На выходные приезжает Джек, и мы катаемся на гондоле по Большому Каналу. Я рассказываю Алисе легенды Венеции. Вечером мы слушаем оперу в театре и Алиса горда, что сидит рядом с Джеком в смокинге, а на мне вечернее платье и бриллианты.