— Мистер Румянцев, пора! Пройдите в самолет.
— Бетси, ты так ничего и не передала отцу. Что ему сказать?
— Иди уж, Саша! Ничего не говори, — я отворачиваюсь и спешу к стоянке такси.
Мне очень не хочется оставлять Алису в Лондоне одну, но у нее начинаются занятия в школе, да и миссис Лейдж отлично за ней присматривает. Мы с Аликом улетаем в Рим, и я начинаю озвучивать картину. На этот раз Витторио, зная мою требовательность, не торопит меня, и я часами сижу в студии, произнося одни и те же фразы. Зашедший однажды в студию Витторио слушает это некоторое время, а потом подсаживается ко мне.
— Лиза, что с тобой происходит? Что-то не так, но я не могу уловить. Ты или так невероятно счастлива, что замкнулась в своем благополучии, или так несчастна, что все чувства сгорели и осталась одна пустота.
— Как ты хорошо сказал! Да, для окружающих эффект в обоих случаях одинаков.
— Жизнь с твоей сестрой сделала из меня философа. Вы, русские женщины, одни погружены в анализ души. Такие нюансы чувств недоступны остальным, они их просто не интересуют. Причем эти чувства чаще всего не секс. Это касается морали, этики, религии. Меня это ошеломляло в первое время, а теперь я заразился этим сам, мне это очень помогает в работе. Ведь недаром все выдающиеся творцы в Европе имели русских жен — и Дали, и Пикассо, и Элюар, и Роллан. Мне, конечно, до них далеко… Да, так какой вариант тебе сейчас ближе?
— Второй.
— Все так плохо?
— Все безнадежно. Не думай об этом, это уже не изменить. Это пожар третьей степени, после него остается пепел и обгорелый остов. Не знаю, смогу ли я после этого играть? Но писать уже — нет. Буду преподавать филологию и растить детей.
— Лиза, помнишь Дельфы?
— Я помню, что я там была в самый страшный для себя день. Остальное я сыграла в кино, и это уже забылось.
— Лиза, вспомни, у тебя будут еще счастье и любовь! Ведь ты любимица Афродиты. Мне очень этого хочется!
— Спасибо, Витторио, но я уже не жду ничего хорошего.
— Может, тебе выйти замуж или завести нового любовника? Ты ведь можешь выбрать любого. Леди Ферндейл может стать графиней или даже герцогиней.
— Нет, поздно. Ты знаешь, что я была замужем три раза? Сколько же можно выходить не за тех?
— Лиза, я знаю твою историю, я знаю о твоей любви. Ну, хочешь, я заявлю наш фильм на Московский кинофестиваль и нас обязаны будут впустить? Или за тебя похлопочут из Ватикана?
— Витторио, что, очень заметно, что я на грани?
— Да нет, посторонним, конечно, не понять, но я-то тебя знаю пять лет — твой голос, твои жесты, твои глаза — особенно глаза и вот какая-то трещинка в голосе… Лиза, а что Джек, почему вы не вместе, ведь он так тебя любил?
— Он женится. Сколько может вынести один мужчина?! Есть ведь предел.
Я вдруг замираю, закрыв глаза, так бьют по нервам вырвавшиеся слова. Другое лицо стоит у меня перед глазами. У каждого мужчины есть свой предел. Боже, ну почему его нет у меня! Витторио обнимает меня, и мы долго сидим так, он поглаживает меня по спине.
— Давай работать дальше, — наконец говорю я, выпрямляясь.
Когда фильм озвучен, прошу показать его мне, ждать первый просмотр я не могу, спешу к Алисе. Мы смотрим фильм вчетвером: Витторио, продюсер и мы с сестрой. Назвать его мы решили «Лабиринт». Я сижу рядом с сестрой, и она в понравившихся местах сжимает мне руку. Когда экран гаснет, продюсер говорит растерянно:
— Вы сделали шедевр, но вы разорили меня. Это элитарное кино и денег оно нам не принесет.
— Посмотрим, — упрямо говорит Витторио, — но ты, Лиза — беллиссима. Заявим его прямо на Каннский фестиваль? Во Франции это должно иметь успех.
— Лизочка, это лучше романа! — шепчет сестра.
— Ну конечно, — смеюсь я, — ведь это сделал твой муж! Но снято действительно замечательно. Сцена в Дельфах — это фантастика. Ты — гений! — и я крепко целую Витторио.
Вечером мы сидим с сестрой в ее просторной и современной гостиной, Алика я уложила спать.
— Что ты будешь теперь делать? — спрашивает сестра.
— Растить детей. Алису нужно учить музыке. У девочки есть слух и она интересуется оперой. Все время забываю, что она дочь Ива, и мне часто кажется, что она от Алекса унаследовала музыкальный дар.
— А ты сама?
— Я? Знаешь, мне кажется, я переживу это. Сейчас мне очень плохо, но я переживу. Саша бы сказал, что возможности нашей психики безграничны. Я думаю, что через какое-то время я выйду замуж. За спокойного и сдержанного человека, который не будет лезть мне в душу. Я хочу преподавать, хорошо бы в Оксфорде. Молодость прошла, теперь все будет по-другому. Найду себе какого-нибудь профессора из Оксфорда и буду предаваться благоразумным супружеским радостям.