Я киваю головой и у меня из глаз начинают капать слезы.
— Лючия, я не даю ему повода, все его обвинения вздорны.
— Не беспокойся, дорогая, я не обвиняю тебя. Ив пошел в отца. Макс, случается, и теперь устраивает такие же скандалы, а когда я была моложе — не проходило и дня, чтобы он не закатывал дикой сцены. Надо сказать, что у него были на это причины, но я старалась, чтобы он о моих настоящих изменах не знал, хватало и выдуманных предлогов.
— Как же ты все это выносишь?!
— Привыкла. Но судя по тому, что вчера, да и раньше, слышен только голос Ива, у тебя не хватает темперамента, это значит, что тебе еще хуже, чем мне. Ты все воспринимаешь серьезней и принимаешь ближе к сердцу. Я дам тебе один совет: устрой ему такой же грандиозный скандал, да не один. Присмотрись к нему и ты сразу найдешь повод. Он до женитьбы всегда был окружен женщинами, они на нем так и виснут. Думаю, что и теперь их не меньше, просто он стал осторожнее.
Я в изумлении смотрю на нее:
— Лючия, этого не может быть! Он ведь так любит меня!
— Глупая, Макс обожает меня до сих пор. Это не значит, что он не упустит свой шанс. Мужчины все одинаковы! Последи за Ивом и устрой ему хорошую встряску. Это может помочь и уж безусловно, доставит тебе массу удовольствия!
— Я не могу. Это так… — я даже не могу сразу подыскать слово, — гадко! Пусть уж лучше ревнует он. Я-то знаю, что не изменяю ему.
— Бедная глупая девочка, мне тебя жалко!
Я не делаю этого специально, но теперь действительно начинаю замечать, как Ив улыбается молодым женщинам. Его жесты, кивки, взгляды иногда так выразительны, что я какое-то время хожу в шоке от невольного открытия. Наконец, однажды я наблюдаю, как Ив выходит из номера, и невольный быстрый жест, как бы проверяющий, все ли в порядке в одежде, выдает его с головой. Мне становится плохо. У меня не укладывается в голове, как можно искренне клясться в вечной любви, и тут же изменять любимой жене, и опять бежать к ней, чтобы снова уверять в неизменности чувств и изводить ревностью. Мне это кажется чудовищным. Я не могу воспользоваться советом Лючии. Я решаю, что поделом мне, я это заслужила. Когда я пишу об этом Саре, она объясняет, что такое поведение не выходит за рамки типичного поведения влюбленного и ревнивого человека, и еще раз предлагает уйти от него. Но я надеюсь, что с окончанием сезона все опять утрясется. Эта зима очень тяжело мне далась. Я чувствую, что начинаю утрачивать душевное равновесие, всегда позволявшее мне с чувством собственного достоинства воспринимать все несчастья. Никогда я раньше не позволяла себе повысить голос в споре или как аргумент использовать традиционное: «ах, ты так!..»
Наконец, наступил тот момент, который я теперь вспоминаю с содроганием. Доведенная до истерики, я заорала в ответ. Это ошеломило Ива своей неожиданностью. Я перечисляла всех девиц, которые висли на нем со дня свадьбы и до нее, всех, кого он навещал в номерах и не могла остановиться. Говорила я все это по-французски, пересыпая русскими ругательствами и «негодяй» и «подонок» — это самое мягкое, что я ему сказала. Меня трясло. В конце концов, я вытолкала обалдевшего мужа из спальни и с грохотом захлопнула дверь. Лежа в постели и унимая дрожь, я с ужасом думала, что преступила ту черту, за которой я могла бы себя уважать. Когда я кричала на Ива, я уже не вспоминала, что изменила ему сама и люблю другого. Это уже было несущественно, я требовала верности от него. Это поразило меня больше всего и я испугалась. Меня затягивало в трясину, но скандал, который я устроила, принес мне некоторое облегчение. На другой день я с Ивом не разговаривала. Вечером следующего дня, когда я демонстративно села писать свой роман, он буквально рухнул передо мной на колени и, покрывая мои руки поцелуями, умолял простить его. Мне было невыносимо стыдно. Но со временем стыд прошел, и когда Иву опять показалось, что я нежно смотрю на молодого немецкого слаломиста, я опять использовала испытанные приемы. В общем, об этом не интересно рассказывать. До лета мы скандалили постоянно. И я все более непринужденно отвечала обвинениями на обвинения, упреками на упреки. Весной Ив уговорил меня писать вместе. Он всячески старался не дать мне самостоятельно работать. Сара была права: Иву была невыносима мысль, что я в своем творчестве отдаляюсь от него и, пока сижу за письменным столом, живу своей, независимой от него жизнью.
К лету обычно его ревность утихала, но в этом году он изводил меня своими фантазиями все время. Кончилось тем, что он запретил мне ехать домой. Скандал был грандиозный, потому что я, всю зиму ожидая этой поездки, как паломничества к святым местам, пришла в неистовство. Я вопила как базарная баба, это было ужасно, но для меня главным было добиться поездки. Так вот, я ее не получила. Вместо этого Ив повез меня в Испанию, оттуда мы уехали, как только ему показалось, что темпераментные испанцы с вожделением на меня проглядывают. Опять мы сняли виллу на Кее и я немного отдохнула. Поскольку ревновать на пустынном берегу было не к кому, мы мирно прожили там месяц. Я очень загорела, похудела, плавала, как дельфин, на пляже загорала голой, что обычно кончалось одним и тем же. Ив был счастлив здесь: я в полном его распоряжении. Я думала о том, ревновал бы он меня, если бы мы жили на необитаемом острове? Если бы он знал, о чем я думаю, лежа на самой кромке прибоя, он бы убил меня. А думала я только о Коле: о том, как же нам теперь увидеться, о том, как здорово было бы сейчас лежать с ним вот так под неистовым средиземноморским солнцем, наслаждаясь шуршанием волн совсем рядом, а лучше — на травке на Карельском перешейке, где-нибудь в Кавголово, или, спрятавшись от моросящего дождика, — на веранде старой деревянной дачи, и чувствовать его теплую руку на теле… Я вздрагиваю от голоса Ива и от его ласкового прикосновения к обнаженной спине.