— Джек, — перебиваю я, — тебя опять заносит. Я самая обыкновенная слабая и несчастная женщина и мне действительно сейчас очень хотелось, чтобы рядом со мной была живая душа.
Этой ночью он любил меня так нежно, так ласкал и утешал, что когда меня подхватила и понесла волна наслаждения, он любовался моим трепетом, забыв про себя. На следующий день к вечеру мы улетели в Рим. В самолете я попросила Джека узнать, можно ли мне приехать в Ленинград, и как Коле выехать ко мне. Джек сдержал слово и сразу же уехал из Рима. На прощание, целуя мне руки, он пообещал все выяснить и помочь, чем сможет.
— Элизабет, что бы ни случилось — только позовите меня. Я сделаю все, что в моих силах. И я никогда не забуду эти три дня в Альпах.
Зиму и весну я жила надеждой, что к осени Коля будет со мной и навсегда. Я закончила и отослала в печать роман «Жизель» и занялась филологическими исследованиями, насколько позволяло время. Теперь я часто ездила в Болонский университет. В конце апреля я получила с дипломатической почтой письмо от Джека, и оно разбило все мои надежды: Коля выехать мог только к жене, брак с которой зарегистрирован в Союзе, а я все еще была персона нон грата, и не могла приехать, чтобы зарегистрировать этот брак. Весь следующий месяц мне было очень плохо. Работать и общаться с людьми я могла только после транквилизаторов. Клер, зайдя ко мне в гости, испугалась, увидев мой отсутствующий взгляд и нервно дрожащие руки. Она позвонила в Лондон Саре и в Москву Джеку, но что они могли сделать? Я брала себя в руки, только когда была с детьми.
Коле разрешили приехать в Лондон всего на две недели, и я решила поехать в Англию, чтобы не пропустить ни часа свидания с ним. В июне мы всей семьей селимся в арендованной квартире в Кембридже. Когда прилетает Коля, я безмятежно спокойна, ни слова сожаления и ропота на судьбу. Я решила, что две недели в году я должна сделать для Коли лучезарными. Мы устраиваем крестины Алика, и Саша невероятно горд, что он — крестный отец. Я держу сына за Клер, которую мы решили сделать крестной матерью. Я бы очень хотела венчаться здесь с Колей, и наплевать, что там будут думать по этому поводу, но я боюсь даже заикнуться об этом. В конце концов — не в этом счастье. Счастье было в том, что я две недели провожу с мужчиной, который для меня был всем. Я возила Колю по дорогим магазинам и покупала ему все, что мне нравилось. Мы побывали в редакции престижного арт-журнала и предложили переведенные мной Колины статьи о русском искусстве на рубеже веков. С написанным мной предисловием их приняли тут же. (Мой роман «Жизель» пользовался большим успехом). Наши дни проходили в развлечениях, а ночи — в любви. Краткость нашего свидания придала такую остроту чувствам, что я ощущала себя в постели молоденькой восемнадцатилетней девочкой, уговорившей взрослого мужчину научить ее любви. Я думаю, что Коля чувствовал то же самое, потому что видела, что он счастлив. Впервые время сработало на нас, и две недели вдруг растянулись невероятно и все никак не могли кончиться. Наконец законы природы вступили в силу и пришел день отъезда.
— Бетси, мы с тобой не говорили на эту тему, но сейчас я все-таки скажу. Мне намекнули в ОВИРе, что, как только Саше исполнится 18 лет, я уже не смогу с такой регулярностью ездить в Англию. И почему бы ему самому не приезжать на каникулы ко мне? — Я киваю головой, слов у меня нет, — Бетси, если будет совсем плохо — выходи замуж.
— Я люблю тебя!
— Я тоже тебя люблю. Но ты подумай об этом не сейчас, а через полгода. Тогда ты сможешь объективно разобраться, легко ли тебе жить одной всю оставшуюся жизнь.
— Всю оставшуюся жизнь. Но это неправда!! Такого не может быть!! Есть какой-нибудь выход и мы его найдем.
— Лучше бы ты в это не верила, Бетси. Ты год за годом будешь жить в иллюзии, твоя жизнь пройдет одиноко и ущербно, и награды за это не будет. Я не верю, что мы когда-нибудь получим возможность соединиться навсегда. Мне скоро сорок лет, но ведь и тебе тоже не восемнадцать…
— Спасибо. Веселенькая перспектива. Но я сама буду решать, как мне жить. Помни только одно: любой вариант, любая возможность — и ты только позови. Больше я об этом говорить не хочу.
Плакать я начинаю только в аэропорту, а когда мы возвращаемся, у меня опять начинаются обмороки, как после смерти Алекса. Перепуганная Дженни звонит Саше, он вызывает Сару, и все они начинают ухаживать за мной и лечить. В Рим я лечу опять накачанная транквилизаторами. Мой римский врач предлагает лечение в швейцарской клинике, но это вызывает только истерический смех. Наконец, лекарства приводят меня кое-как в порядок. Я уже не плачу без причины и не прислушиваюсь к мужским голосам. Больше отдыха, спорт, развлечения — советуют мне, но у меня так не получается. После работы я подолгу играю с детьми, а вечером сажусь писать.