— Ещё какой, — поддакнул Лектор, глядя на расплывающееся чёрное пятно на светлой плитке. Белоснежным айсбергом в нём поселились сахар и соль, в окружении частокола из зубочисток. — Да уж, сестрица. Ты не проблема, ты самая натуральная, ничем не предсказуемая катастрофа. Обязательно было именно ей звонить?
Местоимение он специально выделил, не без удовольствия глядя на Лерку, засопевшу. как обиженный жизнью ёжик.
— С твоим автоответчиком договариваться неохота было, — буркнула девчонка, сползая с дивана и по дуге огибая устроенное ею безобразие. И тут же принялась нетерпеливо подпрыгивать, укоризненно выговаривая братцу. — И вообще! Я не спорю, у чела, что тебе текст диктовал, шикарный голос. Но чувство юмора отбито напрочь и откровенно попахивает мертвечиной. Так что колись, брателло… Когда успел с некромантом шашни открутить? Или на готов потянуло после этой… Примороженной нафиг!
— Выпорю, — лаконично откликнулся Ярмолин, особо не скрывая выползающую на лицо улыбку.
— Как говорит одна ентиресная персона, БДСМ…
— Точно выпорю, — от шутливого подзатыльника эта бестолочь увернулась. Только Алексей бить её не собирался. Зато вполне успешно успел перехватить до того, как сестрёнка сделала ноги и затолкать в такси, отправляя ершистое и неуступчивое чудо до дома. В отличие от него, ей надо было подготовиться к урокам и хотя бы сделать вид, что выспалась. А в ответ на попытку воззвать к его преподавательской совести, блондин лишь насмешливо фыркнул.
Уж что-что, а совесть, особенно преподавательская, не пострадает. В виду возмутительного отсутствия оной и бурлящего в крови предвкушения свободы, дороги и ветра в лицо. Байкер он всегда байкер.
Даже если на завтрашний день у него запланированы три пары с безалаберными студиозами, явно успевшими позабыть про страх и ту самую бедную совесть. Но это дело поправимое, да…
Усмехнувшись собственным мыслям, Лектор подошёл к замершему у тротуара байку. Темный профиль Харлея резкими, острыми чертами прорезал наступающие сумерки. Высветленный холодным светом уличного фонаря, он как никогда напоминал монстра, притаившегося в темноте. Плавного, грациозного, хищно рычавшего монстра, послушно тянувшегося к своему хозяину и подчиняющегося его воли.
Скользнув пальцами по бензобаку, обведя линии аэрографии, нанесённой не так давно, очертив знаменитую, говорящую эмблему, мужчина довольно вздохнул. В душе заворочалась приглушённая текущими проблемами жажда скорости, адреналина, риска. Пальцы зудели от нетерпения и, махнув рукой на всё и вся, Лектор оседлал любимого железного коня, ловко пристроив шлем на приборной панели. Вытащил из нагрудного кармана небольшой, потрёпанный плеер и размотал скрутившиеся в подобие морского узла наушники.
Чтобы найти одну из сотни изученных до последних нот мелодий много времени не потребовалось, как и на то, чтобы натянуть шлем, отгородившись от мира тонким и прочным стеклом щитка. И вот уже под первые аккорды пронзительной мелодии сыто урчит мотор харлея, внося такой привычный и такой любимый диссонанс в аккорды тяжёлого рока. И плевать, что они звучали непривычно мягко и предвкушающе, даря обманчивое чувство тепла и трепета.
Легко оттолкнувшись и рванув вперёд, байк прочертил рваную линию на асфальте, наклоняясь вбок и уводя своего всадника в сторону от гудящего муравейника, наполненного беспокойными, слишком шумными, чужими ему людьми. А в ушах звучал хриплый голос солиста группы Ария, выводя строчку за строчкой, попадая каждый словом прямо в сердце. Разгоняя по телу бурлящий яд адреналина, смешанного с чистым, ничем незамутнённым восторгом от мощи и силы рвущегося вперёд железного монстра, скрытого под тонкой, такой непрочной оболочкой байка.
А песня лилась рекой, смешиваясь с чувствами, подпитывалась эйфорией и превращаясь в тот самый дьявольский зной, от которого не спасёт ни лезвие бритвы, ни шёпот молитвы. В ту самую нелепую, такую земную, сжигающую всё на своём пути любовь. От которой или хохочешь в голос, или напиваешься вдрызг.
Но отказаться, на самом-то деле, не сможешь никогда. Ни за что. Ведь это больше, чем чувство. Больше, чем слово. Больше, чем байк. Больше, чем… Всё.
Где-то там работа, любимая и спасающая время от времени от скуки. Где-то там друзья, шальные и беспокойные. Но преданные, понимающие, принимающие таким, какой ты есть. И готовые помочь, не задавая лишних вопросов. Где-то там мать, сломленная, замкнутая, нуждающаяся в защите и поддержке, и сестра. Почти родная, почти своя. Шебутная, горластая, взрывная и неусидчивая. Та, что вывела мать из состояния вечного страха, та, что наконец-то заставила её улыбаться. Уже за это Лерке можно было простить если не всё, то многое.